e a r l i e r
[indent] пальцы болезненно натирают виски, стараясь пробраться вглубь собственной черепной коробки, занырнуть вовнутрь, беззастенчиво ощупать нервные волокна, натянуть их, словно ограненные шелком струны, сдавить до едва уловимых всхлипов всю собравшуюся под подушечками вязкую мякоть, ткнуть неаккуратно в собственный мозжечок; пальцы спускаются ниже, надавливают, растирают до красноты линию переносицы, заставляя закрыть глаза крепко, до появления белых искорок где-то меж радужкой и роговицей. каждое движение оставляет за собой незримый, но предельно ощутимый след - алый, который тянется за собой вдоль каждой клеточки моего организма и уставшего тела; грязный, который не смыть даже если тереть кожу до рубцов и нарывов. демоны покидают разверзающийся под вспыхивающими нейронами ад, из кончиков губ изливаются потоки самоудовлетворения: цель оправдывает средства, мантрой повторенное из раза в раз, изо дня в день, из года в год. мои руки по локоть в копоти; замызганы, замараны настолько, что по венам тянут эту черноту в самую глубь меня самого: оцепенение, страх, неприятное чувство внутри, изъедающее кислотой органы, пока цепляюсь за плотный конверт оставленный на столе господином чхве и прячу его во внутреннем кармане собственного пиджака. сделка прошла успешно, все условия выполнены: единственный член совета директоров, который не хотел утверждать план застройки, безбедно оставил свою подпись - я сжимаю и разжимаю напряженные кулаки; веду аккуратно вдоль растертых костяшек и морщусь, надавливая подушечками по раскрасневшейся коже. было достаточно лишь припугнуть; блеснуть козырями в рукаве и шепотно проговорить вслух весь список компромата, который имеется на него, для того, чтобы он торопливо закивал и согласится сделать все, что от него требовалось, лишь бы никто не встревал в его семейные дела: самодовольная усмешка, хлопок по плечу и просьба не делать глупостей. деньги, вложенные инвесторами, благополучно переведены на заграничные счета и осталось переждать всего несколько месяцев, прежде чем их можно будет легально пустить в оборот, вкладывая совсем не в ту самую, липовую застройку. чхве менхви неторопливо о чем-то говорит, палочками перебирает уже остывшие овощи, знатно обмакивая их в соусе и периодически бросает на меня взгляды, широко улыбаясь: я поджимаю ноги под себя, киваю, ответом чуть ли не на каждое его слово и выдавливаю из себя ответные улыбки - на удивление, вполне искренние. мы знакомы с ним почти десять лет и все эти десять лет, я разбираюсь со всем тем, что доставляет ему неприятности: он платит хорошо, благодарит щедро и не смотрит на меня свысока и это подкупает; заставляет даже не ощущать то, что по сути, преданными щенком топчусь у его ног, потому что знаю что он накормит не вшивыми костями, а хорошей едой; знаю, что не скупится в выплатах и не выставит меня за дверь, как блохастую шавку, когда моя надобность исчерпает себя. он держит меня всегда рядом; просит быть осторожным не потому что печется о своей репутации; он смотрит на меня как на равного и я не испытываю ничего, кроме чувства благодарности. благодаря ему я смог подняться; благодаря ему, я воплотил свой потенциал и смог выжать из него все до последнего; благодаря ему я в главе компании и мне не приходится собственноручно марать руки каждый божий день для того, чтобы обеспечить себе хорошее проживание. он вверил мне первое дело, доверился мне и не пожалел денег тогда, когда я выполнил все его требования идеально, сглатывая привкус железа застрявшего в глотке и морщась от острой боли в запястьях. он обеспечил мне стабильное место в социуме; расширил границы, познакомив с влиятельными людьми, которые готовы были отдать многое, лишь бы скрыть, замять, стереть с лица земли каждое из доказательств нелегальности их действий; лишь бы избавиться от каждого из препятствий, что возникают перед ними и я готов был помогать им в этом. круглые суммы переведенные на мой счет служили отличным мотиватором для того, чтобы искоренить в себе жалость, сострадание, сердобольность, выставляя наружу тотальное равнодушие и хладнокровие. меня волновала исключительно моя собственная достаточность и ради этого я готов был делать все, что от меня требуется. под ребрами волочится бесстрастие, самообладание, твердость; под костной клеткой вьют гнезда равнодушие, холод и апатия; губы искусаны; на лице, руках, груди - продолговатые шрамы и тонкие рубцы, и точно такие же где-то на поверхности сердца, где-то на периферии рванной души, отчеканенные ударами фальшивой, собственной войны, нуждами вечно-голодного эгоизма и порезами злых языков. тянусь вперед, ладонью накрываю небольшой стаканчик, когда чхве менхви тянется вперед, чтобы налить мне новую порцию соджу: — мне достаточно на сегодня, — говорю мягко, смотрю на него уверенно и настойчиво, прежде чем он кивнет, но не откажется выпить сам, опустошая остаток чуть ли не залпом, облизывая губы и поправляя закатанные рукава своей белоснежной рубашки. его взгляд плывет; я замечаю как ему тяжело фокусироваться и концентрировать свое внимание на чем-то, но не он не позволяет мне ничего переспросить. будто бы считывает все с моего лица, мотает головой и несколько раз, нечленораздельно повторяет что он в порядке, пока тянется к кусочкам жареной говядины и закидывает себе небольшой кусок прямиком в рот. это даже забавно: он теряет любые остатки профессионализма и серьезности; ведет себя со мной как со старым другом и я мотаю головой, смотрю в пол, пока ладонями разглаживаю ткань своих классических штанов. господин чхве не умолкает ни на минуту; говорит - кажется, - о своей жене, о том, куда хочет ее сводить, меж предложений упоминает тебя, но я никак не реагирую, потому что держаться стержнем вошло в привычку, в особенности спустя столько времени; в особенности после того, как взглядом провожал тебя до ебанного алтаря, скуривая одну сигарету за другой прямиком на твоей свадьбе, пытаясь убедить себя в том, что тошнит от жженного табака, а не от клятв, которые ты даешь мужчине, с которым знакома была - сколько? пару месяцев? выблевать хотелось кишки, когда он целовал тебя, а ты самодовольно улыбалась, держа в руках небольшой букет лавандового цвета и заправляла за ухо черные волосы. ты вернула свой натуральный цвет когда начала с ним встречаться; избавилась сражу же от осветленных волос и от блондинистых прядей, которые мне пиздец как нравились на тебе и я повторял тебе это чуть ли не ежедневно, помнишь? внезапно чужой затравленный взгляд, подавленная жажда обычных человеческих отношений, стоящая превыше гордости, а ты даже не смотрела в мою сторону, будто бы боялась дать слабину; дать трещину, куда шире и размашистее чем та, что растеклась тем вечером по мне, осколками чего-то эфемерного, устаревшего, несуществующего. к реальности возвращает предельно громкий телефонный звонок: чхве менхви отвечает; неразборчиво бурчит себе что-то под нос и говорит название небольшого ресторанчика, в котором мы сегодня ужинаем, а потом смеется, добавляя что не имеет ни малейшего понятия какой номер у нашего зала. — джису сказал что мы засиделись, — он мягко смеется, пожимает плечами и достает из кошелька несколько купюр, которые оставляет на столе, — сколько время? — господин чхве предпринимает попытку подняться, но от алкоголя в крови - я и сам потерял счет бутылок, которые он опустошил, - его пошатывает и ему явно тяжело держать равновесие. я торопливо встаю, обхожу стол и помогаю ему подняться, позволяя упираться о мое плечо, пока он поправляет лацканы своего пиджака. — я в порядке мотхак, правда, — его голос отдает легкой хрипотцой и скатывается в шепот, а я лишь усмехаюсь и помогаю ему выдвинуться в сторону выхода, поддерживая и не позволяя ему сбиться с проложенного маршрута. — не знаю чем тебе не угодил джису, но нам чертовски повезло что он женился на муен, — я физически ощущаю как моя хватка крепчает; я почти что впиваюсь в его предплечье и сцеживаю зубы, прежде чем протяжно выдохнуть и заставить себя удержать себя в руках. мы с джису почти что не общаемся: я игнорирую его; отказываюсь идти на контакт и притворством изображаю полную незаинтересованность в его личности, за исключением тех случаев, когда мне приходится выполнять маленькие поручения твоего отца для него. мое отношение взаимно: он игнорирует мое присутствие; смотрит на меня свысока, наверняка, убежденный что таким как я, не место за одним столом с такими как он - выводками благополучных семей, привыкшим к жизни в достатке, лжи и тотальной безотказности, хотя правда в том, что таким как джису легко живется лишь благодаря таким как я, которые марают руки и разбираются со всем дерьмом, в которое он побрезгал бы лезть. — не каждый бы согласился стать отцом для чужого ребенка. — я резко останавливаюсь, вопросительно вскидываю брови кверху и смотрю прямиком в глаза чхве менхви: он облизывает пересохшие губы; ладонью накрывает мою и высвобождается. свежий воздух помогает ему прийти в себя и он держится лучше, чем несколько минут тому назад. он прячет руки в карманах своего пиджака и усмехается, когда видит как мой растерянный взгляд цепляется за вопрос, который я не осмеливаюсь озвучить: — ты не знаешь? я был уверен что от тебя невозможно утаить ничего, мотхак. — он достает из внутреннего кармана пачку сигарет: господин чхве не курит уже больше шести лет, с тех пор как подцепил простуду, которая поразила его легкие, но он всегда покупает и носит с собой сигареты. я спрашивал лишь единожды, и он сказал что это привычка, от которой он не может избавиться. я пальцами выуживаю тонкий фитиль из плоской коробочки; цепляю его зубами и позволяю ему помочь мне прикурить. затягиваюсь шумно, задерживаю дыхание, отворачиваюсь и выдыхаю дым в противоположную от нас сторону. стряхиваю пепел на влажный асфальт; пальцами поправляю отросшие волосы на затылке и больше не смотрю на своего собеседника, пытаясь уложить в голове скупые факты. господин чхве замечает мою растерянность, поэтому монотонно продолжает: — миенг не дочка джису. ее отец струсил когда узнал о беременности муен и поджал хвост, бросил их, — он раздраженно цокает языком - о том, как тебя любит твой отец, как он о тебе беспокоится и факт того, что он готов ради тебя даже горы свернуть - для меня не новость, потому что это все видно даже невооруженным взглядом. но это не имеет никакого значения, потому что шестеренки в голове крутятся быстрее обычного; дымятся от перегрузки, пока я пытаюсь сопоставить сухие факты: — если бы не муен, клянусь, я бы заставил тебя убить его и закопать без надгробной надписи. — он издает притупленный смешок, после чего сжимает мое предплечье и направляется в сторону припаркованной машины, за рулем которой я замечаю силуэт джису. я провожаю его взглядом, затягиваюсь снова и только когда он хлопает дверью, а взгляд джису пренебрежительно останавливается на мне, я вдруг понимаю почему именно, ты не хотела чтобы твой отец знал о том, кто настоящий отец твоего ребенка. почему ты не хотела чтобы этого знал я.

[indent] — зачем ты здесь? — руки в карманах, губы обветрены, взгляд поникший - я смотрю на тебя пристально; почти не моргаю, практически не дышу. ты выглядываешь через приоткрытую дверь, пальцами цепляешь ручку и смотришь внимательно снизу вверх, явно, ожидающая увидеть кого угодно, но только не меня. мы ведь толком не общались с того момента, как все закончилось - зачеркни, - молча оборвалось; резко сошло на ноль. стерто, размазано, будто бы ничего между нами и не было никогда, хотя, по правде, всего было слишком много. я четко помню тот день, когда впервые тебя увидел: ты торопливо спускалась по винтовой лестнице в доме твоего отца, щелкая длинными ноготками по экрану своего телефона. ты выглядела идеально - как выяснилось позже, торопилась на свидание с очередным своим ухажером - и только нам двоим известно, что ты на него так и не попала. твой отец был занят какими-то переговорами в своем кабинете; я торчал в гостиной, ожидая пока он освободится, чтобы обсудить дела, которые сейчас кажутся такими неважными. ты зацепилась за меня глазами, а потом подошла чуть ли не вплотную; обвела меня взглядом, после чего повернулась ко мне спиной и требовательно попросила застегнуть твое платье: я лишь усмехнулся, но молча сделал то, что ты попросила. пальцами вдоль твоей тонкой талии, замирая в области глубокого выреза замка, оголяющего твою спину - на тебе не было лифчика в тот день, но ты не смущалась, когда я коснулся твоей кожи; когда прильнул ближе намеренно; когда застегнул молнию до конца, не сразу прерывая наше прикосновение и откровенно наслаждаясь запахом твоих дорогих духов. ты дразнила намеренно; упивалась моей спонтанной тягой к тебе и довольствовалась тем, что ощущала себя желанной уже тогда. я отпустил, ты повернулась и мягко улыбнулась, пальцами поправляя ворот моей рубашки, после чего опалила мою кожу шепотным: «подвезешь?» конечно же я согласился; пошел на поводу и принял правила твоей игры, только для того, чтобы оказавшись в моей машине, ты призналась, что на деле, не хочешь встречаться со своим дружком, а мне не нужно было повторять дважды. машина тронулась с места и я двинулся в совершенно противоположное направление от того, куда тебе нужно было добраться: я четко помню и то, как преднамеренно выбрал один из лучших ресторанов в сеуле; четко помню и то, как спустя два часа в моей компании, ты даже не заметила как расслабилась и отпустила свои плечи; четко помню, как смеялась громко и как легко мы нашли общий язык, опустошая, кажется, третью бутылку дорогущего вина и также четко помню, как жадно потянулся к твоим губам, когда остановился напротив твоего дома в первом часу ночи. мы целовались долго, голодно, мокро и болюче, потому что ты подставлялась под мои желания, а я с каждым новым заходом, намеревался все сильнее и сильнее углубить поцелуй. твоя рука опасно оглаживала мои бедра, не доходя до паха, а мои ладони были на твоей спине, когда ты пересела на мои колени ради удобства, но я не позволял себе спуститься ниже поясницы. как иронично - между нами не было никаких рамок с самого начала, но мы притворялись, вырисовывали их самолично. ты так и сидела на моих коленях, шумно дыша и свободной рукой перебирала темные волосы на моей макушке, пока вбивала свой номер в мой телефон; ты сжимала мои бедра своими, пока я руками шастал по твоей оголенной коже, забираясь совсем немного под подол короткого платья. я чувствовал собственное возбуждение; чувствовал как член готов вот-вот вырваться из штанов и я чувствовал и твое возбуждение тоже, но мы ограничились лишь тягучими поцелуями, а потом ты проводишь языком по раскрасневшимся губам и говоришь что тебе пора, все еще не торопясь слезать с моих колен. с того самого дня мы виделись практически ежедневно: ужинали вместе, а потом молча катались по ночному сеулу, под песни, которые ты выбирала; я действительно старался ухаживать за тобой - каждый раз одаривал цветами, оплачивал счета и не отказывал тебе ни в чем, а ты, ответом, не отказывала мне в моих маленьких прихотях. в каждом новом стоне отчетливее – продолжай. в каждом новом рывке, толчке, всплеске, отчаянное - не останавливайся. мы не коротали ночи в отелях, не снимали дорогие номера и не пряталась в комнатах с одинаковым интерьером. с самого начала у нас был лишь один выбор: большая, еще толком необжитая квартира в самом центре сеула или частный дом на окраине чхондама, в зависимости от того, куда нам было ближе. ты обжилась в моем личном пространстве предельно быстро; спустя всего лишь месяц у тебя появились запасные ключи и слишком часто, ты приходила без приглашения, но я был не против. неторопливый секс на небольшом кухонном островке, быстрый и разгоряченный на заднем сидении моей тачки, медленный и полюбовный в спальне, в душе, напротив панорамного окна с видом на ночной город - мы пробовали это в разных местах; мы упивались страстью, животным желаниям и переполняли друг друга чувствами, ощущая как принадлежим исключительно друг другу и я был влюблен в тебя, муен. я любил тебя так, как даже не думал что умею - преданно, глубинно, сильно, потому что ты не брезгала мною. ты знала чем я занимаюсь, знала откуда исходят все мои доходы и не отворачивалась, когда я открыто говорил тебе о своих делах, позволяя тебе сделать выбор - уйти или остаться. ты не позволяла мне выходить в другую комнату, чтобы обсудить свои дела по телефону, переплетая пальцы и оставляя теплые поцелуи на моем оголенном плече или шее, вслушиваясь в каждое мое слово и не упрекая, не осуждая, не пытаясь меня переиначить. ты не винила, не хотела искать святость там, где ее и в помине нет и четко видела ту самую границу между тем, что я делаю ради денег и тем, что делаю ради тебя. мать твою, между тем, что делал ради нас. ты не смотрела испуганно, не менялась во взгляде и даже не дернулась, когда я вернулся домой тем самым вечером. на рубашке были пятна крови; на костяшках стерта кожа чуть ли не до костей; на лице несколько порезов и ссадин и губа рассечена - я не хотел чтобы ты видела меня таким, но ты вышла из спальни, в одной из моих рубашек, шлепая босыми ногами по теплому полу. ты сняла с моих плеч кожаную куртку, а потом, молча и неторопливо, повела меня в сторону ванной. ты помогла избавиться от запятнанной рубашки; стянула ее с меня и не церемонясь отправила в урну. ты достала из небольшого шкафчика над раковиной аптечку и обработала каждый порез, каждый рубчик, оставляя на моих руках короткие поцелуи каждый раз, когда я морщился и шипел от боли. а потом ты старательно отмыла меня от грязи и крови, садясь напротив меня в ванной с горячей водой и медленно вела пальцами по коленям, позволяя мне губами касаться твоих; позволяя мне довольствоваться моментами нежной интимности. ты не задавала вопросы, ты не пыталась копнуть глубже и не собиралась говорить о моральных ценностях, потому что ты знала меня настоящего и знала, что я готов кишки вырвать у каждого человека вокруг себя, но я никогда не позволил бы причинить тебе вред. тем вечером ты самолично повела меня в спальню и тот секс был нежным, неторопливым, лишенным животной страсти, но переполненным настоящими чувствами и это были ебанное мое признание в любви тебе - самое настоящее из всех, на которые я был тогда способен. я искренне надеялся на то, что это будет продолжаться вечно, но правда в том, что мы не говорили о том, что происходит между нами - мы не говорили о том, что ощущаем, не говорили о наших отношениях и я лишь думал что мы вместе, но это было не так. мы не оглашали мысли, не клеймили себя словосочетаниями и не говорили никому о том, что каждую ночь ты спишь рядом со мной и просыпаешься в моих объятьях: все выглядело так, словно мы встречаемся, ведь мы принадлежали друг другу и телом, и душой, мы хранили верность и в любви клялись каждым поцелуем, но будем честны - мы и сами не знали что между нами происходит. а потом все закончилось: также резко, спонтанно, быстро, как и начиналось. ты содрала пластырь мигом; исчезла из моей жизни моментально и я отпустил, когда ты сказала что нам не следует больше видеться. я не искал причины - причин ведь было много. тебе было опасно быть со мной; я не был подходящей для тебя кандидатурой, пусть всячески и хотел таковой стать, а мой образ жизни не соответствует твоему. я позволил тебе уйти, позволил тебе отдалиться и не искал поводов для того, чтобы снова встретиться, чтобы снова встрять и стать частью твоей жизни. ты приняла решение, а мне оставалось лишь с уважением к нему отнестись и позволить тебе двигаться вперед, отдаляясь от того, что стопорило тебя. и ты рванула со старта прямиком к финишной прямой - тебе потребовалось всего несколько месяцев для того, чтобы выскочить замуж и завести ребенка. где-то внутри, сонной змеей клубилась обида; пожирала свой собственный хвост вшивая ревность, которая желчью подбивала к глотке и уничтожала меня, за руку доводя до самого настоящего саморазрушения, но ты выглядела счастливой, а твое счастье, как бы иронично это не звучало, даже после твоего замужества, оставалось моей прерогативой. как глупо, веришь? оглядываться сейчас назад, чтобы, наконец-то, детали паззла сошлись воедино; сцепились кусками, обломками, огрызками и вырисовали одну лишь целостную картинку: ты залетела, но не рассказала мне об этом. боялась того, что я отвернусь; что я не буду к этому готов или того, что из меня выйдет хреновый отец? выдумала историю о том, как отец этого ребенка бросил тебя, как самый последний козел и скормила эту ложь своим предкам, а твой папаша, так вовремя, нашел для тебя идеального женишка, которого не смутила маленькая деталь твоей незапланированной беременности. все кажется таким очевидным, муен, но почему до меня дошло только сейчас? и почему сейчас, спустя пять долбанных лет, меня так неимоверно сжирает изнутри обида? ты смотришь растерянно, поджимаешь губы и я вижу на поверхности твоих глаз крупицы непогашенной надежды - скажи что мне не кажется, - а я так отчаянно цепляюсь за тебя сейчас. спустя пять лет, ты превратилась в птичку с крыльями вырезанными под корень, и я прошу, муен - нет, я тебя молю, - дай мне возможность залечить эти ссадины на твоей спине; позволь мне снова научить тебя летать.

[indent] — я отец миенг, так ведь? — мне не составляет никакого труда заметить как в твоем взгляде что-то меняется. ты становишься бледной; поджимаешь губы и едва заметно скользишь глазами по мне, прежде чем открываешь дверь шире, негласным приглашением войти. и я принимаю его; прохожу внутрь, самостоятельно закрывая ее за своей спиной; неторопливо разуваюсь и делаю несколько шагов вперед, в сторону тебя - ты не зовешь дальше, поэтому я больше не напираю. я знаю что твоего мужа нет дома - иначе не заявился бы; поэтому позволяю себе не торопиться; позволяю тебе выбирать правильные слова и, знаешь, правда в том, что впервые за пять лет, я признаюсь себе в том, что я скучал по тебе. я смотрю пристально; взглядом цепляюсь за каждое изменение в твоей внешности, но все равно фокусируюсь лишь на том, что обожаю в тебе до безумия: небольшая родинка на носу, которую намеренно целовал каждый раз, когда ладонями прижимал твое лицо ближе; лицо усыпано еле заметными веснушками, которые выделаются лишь в солнечную погоду; мягкие, пухлые и предельно вкусные губы - в последнем мне сомневаться даже не приходится; и, блять, муен, ты даже смотришь на меня также, как и пять лет тому назад - как ты надеешься на то, что я перестану испытывать слабость перед тобой? я злился; я ненавидел самого себя в тот момент, когда твой отец протянул мне небольшой конверт, обтянутой белой, атласной лентой - он говорил с воодушевлением о том, что ты собираешься замуж, а я выблевать собственные органы готов был, один за одним, до полного отказа собственного организма, потому что я не мог до конца смириться с тем, что тебя больше нет в моей жизни. я жил дальше; был вынужден двигаться вперед и я старался следовать твоему примеру и не зацикливаться, веришь? работал больше, самолично разбирался со всеми проблемами - где-то глубоко, наверное, надеялся сдохнуть в один из дней, чтобы не пришлось возвращаться в постель, которая даже спустя пару месяцев все еще пахла твоими духами; которая пахла тобой. я пытался найти утешение в объятьях других - модели, начинающие актрисы, личные ассистентки и секретари, молодые девочки, которые добровольно раздвигали ноги после первого купленного коктейля в каком-то ночном клубе. мне было все равно на то, как они выглядят - это был секс без чувств; без желания угодить, ублажить, доставить удовольствие; это было лишь желание присунуть кому-то, чтобы расслабиться и забыться, ничего более. я не приглашал их к себе - всегда одни и те же номера одних и тех же отелей, в которых я даже не оставался до утра, потому что меня тошнило от одной только мысли чтобы провести с ними целую ночь. они не были похожи на тебя, они не были тобой, муен, а я зациклился на этом нездоровом осознании что я тебе отдал сердце, а ты его забрала и так и не вернула. ты была единственной из всех, с кем мне хотелось большего; ты была единственной, перед кем я вывернул наизнанку свою изуродованную душу и ты не испугалась, не оттолкнула, не ушла. ты завела семью и выглядела счастливой со стороны, а мне оставалось лишь наблюдать и каждый чертов раз ворошить прошлое, терзая себя сомнениями в том - была бы ты настолько же счастливой, если у алтаря встречал бы тебя я? если бы ты носила мою фамилию и воспитывала наших детей? хотя, в конечном итоге, все это оказывалось так неважно, потому что ты выбрала другого и я не собирался вмешиваться в твою жизнь; не собирался рушить шаткие устои; не собирался превращать тебя в жертву собственного эгоизма. конечно мы пересекались: виделись часто, когда я вел дела с твоим отцом или мужем; я становился гостем каждого важного мероприятия твоей семьи и не единожды, ты сопровождала джису, держа его за руку и прижимаясь спиной к его груди - убогое зрелище, богом клянусь, - но мы не общались. делали вид что незнакомы, что нас ничего не связывает и настолько увлеченно притворялись, что переставали даже смотреть в сторону друг друга. я - чтобы не сломаться окончательно; ты - надеюсь, по той же причине. я видел твою дочку, которая слишком сильно на тебя походит - в ней почти все черты лица твои и я не единожды ловил себя на мысли, что ей повезло не унаследовать ничего от своего папаши. как иронично, правда? все пять лет, прямо под моим носом росла моя собственная дочь, а я даже не знал об этом. и ты подтверждаешь мои догадки; не ходишь вокруг да около и не пытаешься объясниться, потому что в этом нет никакой нужды. я нервно усмехаюсь; пальцами провожу по волосам, зачесывая их назад и задерживаюсь на затылке. надавливаю, тяну чуть назад и не смотрю на тебя - мне не требуется много времени для того, чтобы это осознание уселось в моем затравленном подсознании. мне требуется время лишь для того, чтобы правильно сформулировать собственные мысли. ты прячешь руки за спиной и прижимаешься к стене; смотришь растерянно, будто бы хочешь услышать что-то от меня, а я не знаю что, поэтому снова возвращаю все свое внимание на тебя и делаю несколько шагов навстречу: — мне нужно знать, муен, — голос звучит спокойно, почти тихо, но даже так он разрезает собой кромешную тишину между нами, — это была единственная причина, почему ты тогда ушла? — это так отчаянно, так убого - я никогда не задавал сам себе этот вопрос, просто потому что, раньше, мне казалось что я прекрасно понимаю почему ты так поступила; почему нам пришлось закончить все так, как мы это сделали. сейчас же, все играет совершенно иными красками и позволь мне продемонстрировать тебе все свои уязвимые точки, милая, потому что мне нужно знать, потому что прошлое блядской тенью заставляет стачивать грани. ты спокойно; почти не меняешься в лице, когда киваешь и это призыв; это взмах красной тряпкой прямо перед лицом раззадоренного быка и я не сдерживаю в себе эту резкость; этот голод, потому что подхожу ближе, почти вплотную; почти вжимаю тебя в эту стену. я поддаюсь лицом вперед, лбом мажу по твоей мягкой щеке и ощущаю, как ты задерживаешь дыхание. я закрываю глаза, вдыхаю глубоко и позволяю себе маленькую слабость, в лице того, что оставляю короткий поцелуй на небольшом оголенном участке между шеей и плечом. ты вся обмираешь; почти не дышишь и не дергаешься, и я не двигаюсь ответно, разрывая тишину слишком громким; слишком болючим шепотом: — муен, — я ощущаю как под моими ненавязчивыми прикосновениями, твое тело покрывается вереницей плотных мурашек, — я остановлюсь только если ты мне скажешь что любишь его. — я слышу, боже, как твое сердце начинает биться чаще и каждый новый удар, каждый гулкий стук перемешивается с твоим страхом, с моей яростью, и с нашим желанием. ты молчишь долго, слишком долго, но я готов ждать тебя даже вечность, если ты того попросишь - сердце плавится, останавливается, ломается, крошится, в клочья, вдребезги, на лоскуты и атомы расходится, от твоего тихого: — не люблю. — прямиком внутрь меня. и это срывает все тормоза; вырывает из меня остатки здравого смысла и отламывает последние куски самообладания. я больше не сдерживаюсь, не пытаюсь идти на поводу рассудка и делаю именно то, чего хочется сильнее всего. я касаюсь, настойчиво трогаю, веду ладонью по шее снизу-вверх, приподнимая голову за подбородок, и мягко сдавливаю, прежде чем ловлю твои губы своими. я целую напористо, одичало, с невыносимой тягучестью, не позволяю тебе привыкнуть, не позволяю тебе отреагировать, сразу же целуя глубоко. терзаю до боли, точно самый оголодавший по поцелуям человек, но эта боль приятна, приторна, вынуждающая задыхаться от беспамятства. кусаюсь, языком выискиваю твой собственный и мычу, закрывая глаза, поддаваясь все ближе, прижимая тебя все сильнее - не к стене, а к самому себе. ты так податливо идешь на поводу всего, что я с тобой делаю; ты ладонями цепляешься на ткань рубашки и сжимаешь крепко, пока твое тело вторит: толкается бедрами навстречу движениям моей ладони, которая вдоль твоей руки; выше по тонкой талии, под одежду, чтобы кожей к коже и ощущать твой жар. отрываюсь ненадолго, лишь для того, чтобы перевести сбившееся дыхание и наполнить легкие кислородом, а потом напираю заново и ощущаю как желание накапливается внизу живота: я знаю что мог бы сделать сейчас с тобой все, чего бы мне захотелось. рывком схватить за бедра, пока ты в щиколотках скрестишь ноги за моей поясницей, а я усажу тебя на край кухонного стола, торопливо избавляясь вначале от твоей верхней одежды, потом от своей. я бы поимел тебя прямо там, не позволяя тебе сделать ничего, потому что хотел бы доставить удовольствие тебе одной. я бы глотал каждый твой стон и двигался бы под стать каждому твоему выдоху, до тех пор, пока не сожмешься вся, часто моргая от того, что прикосновения ослепляют своей яркостью, красочностью, обжигают изнутри, заставляя вспыхивать и захлебываться; возгораться и гаснуть одновременно. но заместо этого, я позволяю себе только целовать тебя - влажно, продолжительно, не способный остановиться и отпустить, до онемения губ и до боли изнутри. ты не попросишь большего, а я большего тебе и не дам. потому что как бы сильно мне не хотелось слепо смотреть сквозь правду, ты все еще не принадлежишь мне. но это меркнет, блекнет, не имеет никакого смысла, когда ты сама поддаешься вперед, когда ты сама целуешь и почти что жалобно шепчешь прямиком в губы одно простое: — не останавливайся, — и я целую снова. сильнее, глубже, настойчивее. все слишком спуталось, смешалось, потеряв свою четкость, значение, смысл. все, кроме одного единственного желания: я не хочу тебя снова терять.

n o w
[indent] никаких усилий не достаточно для того, чтобы забыть тот вечер; никаких усилий не достаточно для того, чтобы сбить поломанный триггер, зажатый до предела. остаточный вкус тебя, впечатавшийся в мои собственные губы, точно татуировкой, потому что окончательно, навсегда, до моего самого последнего блядского дня на этой земле, - он меня ломает, ломает все стены и противоречия, запреты, которыми сам же себя окружил и я физически ощущаю как сердце вновь теряет контроль, и всего секундой позже, как взаимоисключающие голоса в голове замолкают один за другим, и я словно, одним лишь размашистым движением, стираю к чертям собачьим все те пять лет, которые мы провели порознь, по разным сторонам одних и тех же баррикад. ты снова становишься частью моей жизни и нет ничего правильнее этого, веришь? словно я наконец-то нашел отколовшийся осколок и вернул его на место, где он и должен находиться. ты говорила много; почти дыхание обрывала, срывая выдохи нескончаемым потоком слов - хотелось наверстать упущенное, открыть души нараспашку снова, рассказать каждую мельчайшую деталь и ты это делала. ты не оправдывалась за твое решение; искренне верила что поступила правильно, не рассказав мне о своей беременности и выбрав человека более стабильного чем я и буду откровенен, муен, я тоже думал что ты поступила правильно. оглядываясь назад, я не знаю как отреагировал бы на эту новость; не знаю какие слова выбрал бы для того, чтобы рассказать тебе о своих чувствах и не знаю, стал бы я для тебя хорошим мужем и стал бы хорошим отцом для миенг, только вот это не имеет никакого значения. я не живу в сожалениях, не топчусь в прошлом и я не привык испытывать сочувствие ни к кому, и в особенности, к самому себе: я не зацикливаюсь на том что было и знаю что ты тоже. наверное, мне нравилось слышать, как ты периодически говоришь о том, что никогда не любила джису; мне нравится знать, что ты не любишь его и сейчас. как выяснилось позже, ты не врала нашей - слово, к которому мне еще предстоит привыкнуть, - дочери о том, что джису ее настоящий отец. она знала, в силу своего юного возраста понимала это и никогда не называла его папой, а на его холод и отчужденность, отвечала практически тем же. ты не ставила меня перед выбором, не задавала вопросы - вероятно, ты знала на них ответы и сама с самого начала и я лишь подтвердил твои догадки, когда сказал что хочу стать отцом для миенг; что хочу быть рядом с вами; что хочу исправить все то, чего не видел на протяжении всех этих лет. и ты согласилась, аккуратно накрывая мою ладонь своей и еле слышно признаваясь в том, что скучала - и я тоже, муен. я тосковал, изнывал от нехватки тебя и подыхал ночами, от того, что тебя не было рядом и это было неизлечимо и на твой негласный вопрос, я обязательно тебе в этом признаюсь. чувство самосохранения рывком дергается где-то в желудке; тормозные колодки, неисправные, снова заработали, заставляя вдавливать педаль в самый пол: к сердцу уже ветвится тромб-причина. золотой ободок на твоем пальце ослеплял; я неконтролируемо фокусировал свой взгляд на этом ебанном кольце, каждый раз, когда ты тянулась ответом: справедливости ради, из нас двоих о морали знаешь только ты. ты действительно не позволила нам зайти дальше тем вечером: ты не прятала взгляд - смотрела в упор, почти не моргая, и уверенно сказала что не хочешь делать этого до тех пор, пока не разведешься. и я согласился. я довольствовался поцелуями, мягкими прикосновениями и жадными взглядами, просто потому что требуя чтобы весь этот блядский мир был у моих ног, я был готов простелить свой собственный перед одной только тобой. мы ужинали вместе, мы вместе гуляли и проводили вечера; почти каждый день вместе, без исключений. ты позволяла мне оставлять небольшие отметины на твоей шее; позволяла целовать твои губы, щеки, плечи, ключицы; позволяла утолять тактильный голод и жажду прикосновений, пока самостоятельно тянулась к моим рукам и самолично влажными следами мазала по гладковыбритым щекам, заплетая пальцы в мои волосы. ты ноготками вела по дуге моих губ; замирала в области небольшого шрамика под глазом и вырисовывала линии ниже вдоль шеи и этого было мало, муен, но я готов был довольствоваться даже этими крошками, лишь бы иметь возможность держать тебя рядом. ты говорила о том, что мне нужно дождаться, пока джису согласится на развод, а я, клянусь всем, чем только имею, готов был свернуть шею этому кретину, лишь бы избавить тебя от мучений совести. спустя неделю после нашего разговора, ты позволила мне встретиться с миенг лично - ты позволила себе рассказать ей о том, что я ее отец. в тот самый первый день, она не отходила от тебя ни на шаг; крепко сжимала твою ладонь и маленьким тельцем прижималась к тебе, поглядывая на меня с примесью какого-то любопытства и страха. но она оттаяла быстро: уже через пару недель, она цеплялась и за мою ладонь; позволяла брать ее на руки и, веришь? я оттаял, почти что стер всю гниль из собственной душонки, почти что умер и возродился в тот день, когда она назвала меня папой. только со временем, я стал замечать насколько она похожа на меня - и дело даже не в повадках, которые она начинает перенимать, чуть ли не в рот заглядывая мне каждый раз, когда я смягчаю свой голос и говорю с ней нежно, обещая что сделаю ради нее все. потому что я действительно готов был на все ради вас, веришь? и это было даже не прихотью, это было сроду какому-то природному инстинкту - защитить, уберечь, дать все без исключений и без остатка. забавно, как всего пару месяцев назад, мне казалось что я непригодный для семьи человек - сотня изъянов, миллион поводов почему не стоит, еще столько же причин почему я не смогу. сейчас же, все кажется предельно просто: незамысловато, легко, будто бы искомый смысл всплыл в лице тебя и нашей дочери, даже если это звучит слишком смазливо. я знал что не изменюсь, не смогу стать другим человеком и не обзаведусь новыми принципами, но ровным счетом я начал понимать, что ты и не попросишь остановиться; что порочность, безнравственность, бездушие и черствость, которым позволяю вырываться из меня, не имеют никакого значения, когда вы обе смотрите так мягко, так ласково, так искренне. это все пиздец как неважно, когда миенг пододвигается чуть вперед и протягивает маленький пакет с мармеладными конфетами, привлекая мое внимание. я усмехаюсь; выуживаю из пачки несколько штук и бросаю их в рот, пока малышка снова откидывается на заднее сидение и напевает себе под нос какую-то навязчивую мелодию. ты позволяешь мне проводить с ней столько времени, сколько мне захочется - не ограничиваешь временными рамками, не вычерчиваешь границы и не ставишь ультиматумы. мне достаточно просто сказать тебе что сегодня я заберу ее из подготовительной школы и ты соглашаешься. я обязательно покормлю ее после этого жареной курочкой или тем, что она попросит; если время не поджимает, я обязательно поведу ее в торговый центр или на детскую площадку и только ближе к вечеру отвезу домой. обычно, я терпеливо подожду пока ты ее умоешь и уложишь спать, а потом тебе понадобится еще час для того, чтобы собраться и привести себя в порядок. ты приоткроешь дверь и быстрым шагом дойдешь до машины, усядешься на переднее сидение и потянешься к моим губам, а я не сдержусь, потому что скучал. но сегодня ты сказала что у тебя много дел, поэтому я позволил себе задержаться. погода была хорошей и миенг с восторгом отнеслась к идее покормить уточек в парке, а позже, до последнего отказывалась ехать домой. я заезжаю на подъездную дорожку вашего дома; не церемонюсь и оставляю машину напротив гаража, блокируя выезд, но это не важно, потому что задерживаться я не собираюсь. я поворачиваю ключ в зажигании и выхожу, открываю заднюю дверь и помогаю малышке отстегнуть ремень, а потом и выбраться из салона - машина слишком большая для нее, поэтому я торопливо подхватываю ее на руки, а свободной рукой цепляю небольшой, розовый рюкзачок, вместе с пачкой недоеденных конфет. я быстрым шагом поднимаюсь по лестнице и даже не дергаюсь, когда входная дверь отпирается и на пороге появляется джису. он скрещивает руки на груди и плечом упирается о дверной косяк, наблюдая за тем, как я отпускаю миенг и торопливо помогаю ей натянуть лямки рюкзака. — поверить не могу что она решила, будто бы из такого как ты, мотхак, получится нормальный отец. — он усмехается и не торопится стереть со своего смазливого лица это самодовольство: мне бы сделать это самостоятельно, но я старательно пытаюсь держать себя в руках. сжимаю и разжимаю кулаки поочередно, шумно выдыхаю и опускаюсь на корточки перед миенг, чтобы смотреть ей прямиком в глаза: — будь хорошей девочкой, милая, и закрой уши, хорошо? папе нужно сказать несколько плохих слов, которые ты не должна слышать, ладно? — она кивает расторопно, после чего, слегка неуклюже, но все же накрывает уши ладонями и крепко закрывает глаза. я улыбаюсь, после чего выпрямляюсь и поправляю рукава пальто, прежде чем сделать несколько шагов в сторону джису. я останавливаюсь близко к нему, пальцами веду по плечу, собирая невидимые пылинки с его черной водолазки, после чего сжимаю ткань в кулаке, заставляя его смотреть прямиком в мои глаза: — ты прекрасно знаешь на что я способен, джису. и ты знаешь что именно я делаю с теми, кто вставляет мне палки в колеса, верно? — желваки на его скулах дергаются, он злится и от злости его лицо покрывается алыми пятнами, но он не отвечает. смотрит также пристально как и я на него, глазами скользит по моему лицу, а я, ответно, только поджимаю губы, — мне ничего не стоит содрать с тебя кожу и вырвать твои кишки и клянусь богом, — я отпускаю ткань его одежды, ладонью разглаживаю, — я именно это и сделаю с тобой в следующий раз. — я расслабленно улыбаюсь, после чего делаю несколько шагов назад, продолжая смотреть пристально. джису дышит тяжело; я вижу как он напряжен и его ладони сжаты в кулаки - на удивление, это забавляет куда сильнее чем должно. — тебе повезло, муен просила быть терпеливее с тобой. — я мотаю головой, после чего мягко и аккуратно цепляю ладонь миенг, привлекая ее внимание. она отпускает руки и открывает глаза; смотрит на меня внимательно и прижимается крепко, когда я обнимаю ее, обещая что мы увидимся совсем скоро. злость незаметно отступает от горла, разъедает ком, протяжное чувство расслабленность окутывает полностью. терпеть это дерьмо осталось недолго. ты сказала что скоро разберешься с этим разводом. и я ловлю себя на мысли о том, что совсем скоро ты снова станешь моей.

[indent] «он подписал бумаги сегодня.»
[indent] этого сообщения было больше чем достаточно для того, чтобы заставить сердце вырваться из груди, упасть к ногам, свернуться калачиком и жалобно заскулить, заныть, заскрипеть. я и не думал что вопрос твоего развода станет настолько проблемным: было ожидаемо что джису отреагирует совсем не спокойно на то, что я являюсь отцом твоего ребенка и что я планирую вернуться в твою жизнь, потому что, для начала, я никогда и не планировал ее покидать. ему не нравилось то, что я провожу так много своего времени с тобой; не нравилось, что появляюсь на пороге вашего дома чуть ли не ежедневно; не нравилась сама мысль о том, как всплывшая правда может отразиться на его идеальной репутации. ему не хотелось чтобы поползли слухи о неверности его супруги; о том, что он воспитывает чужого ребенка; о том, что в приторно-безупречной картинке его семьи, вдвое больше лжи чем какой-либо правды. и он не соглашался подписывать бумаги; был против этого развода и обещал что испортит твою жизнь, что заберет ребенка, если ты будешь и дальше настаивать на своем, поэтому ты старалась идти на опережение; поэтому ты осторожничала даже тогда, когда оставалась наедине со мной. первое время, ты не говорила мне о причине, по которой этот процесс затягивается - меня воротит от мысли, что ты даже пыталась его уберечь от моей злости, зная, что тебе достаточно лишь сказать - я все сделаю. блять, муен, я даже убью ради тебя, если ты попросишь. ты рассказала о его угрозах лишь тогда, когда у тебя не оставалось других вариантов; когда все затянулось и ты была в отчаянии: ты просила не вмешиваться, а я не мог не сделать хоть что-нибудь для того, чтобы упростить тебе жизнь. я не собирался идти на крайние меры и как оказалось позже, было достаточно всего нескольких ударов и пары-тройки угроз для того, чтобы он согласился на твои условия. к счастью, компромата на всех тех, с кем веду дела, у меня было предостаточно - страховка, на случай если кто-то из них попытается от меня избавиться или подставить. мне не составит труда очернить репутацию любого из тех, чье положение я выполировал до блеска собственноручно и джису не был исключением. конечно же ты узнала об этом: фотография запятнанной в крови рубашки и простой вопрос - твоих рук дело? даже если ты не нуждалась в ответе, потому что знала его сама. вы с миенг переехали в один из частных домов твоего отца спустя два месяца после того, как ты заговорила о разводе: для господина чхве менхви у вас начались трудности в отношениях и ты не могла находиться рядом с джису больше. мы обоюдно решили переждать, не говорить твоей семье о том, что мы, вроде как, вместе и что связывает нас куда большее чем просто влечение. я не знал как твой отец отреагирует на эту новость, а ты решила, что разбираться с трудностями нам стоит поочередно. и я согласился. поэтому сейчас; в одиннадцатом часу ночи, мне достаточно одного только этого твоего сообщения для того, чтобы сорваться с места. твое сообщение - всего четыре слова, которые выглядят как приглашение, которое я сразу же принимаю. наспех натянутое пальто поверх черной водолазки, спрятанный в кармане телефон и связка ключей и я торопливым шагом направляюсь в сторону припаркованной в гараже машины. черный гелендваген податливо заводится моментально; двигается с места и выезжает на полу-пустую дорогу: я превышаю, стараюсь выбирать улицы на которых нет камер слежения и надавливаю на педаль газа, зная наизусть дорогу до твоего дома. мне потребовалось меньше пятнадцати минут, чтобы добраться до точки назначения: я бесцеремонно оставляю машину прямо на подъездной дорожке, потому что меня ничего не волнует сейчас; распирает изнутри, крошит кости, жует сердце, колит болезненно лишь желание увидеть тебя, прикоснуться, выжать весь воздух из твоих легких рванным поцелуем и трогать-трогать-трогать до тех пор, пока пальцы, руки, ладони не онемеют и не откажут к чертям собачьим. ты открываешь сразу же, как только я зажимаю небольшой звонок - то ли среагировала моментально, боясь что лишний шум разбудит миенг, то ли была готова к моему приезду, прекрасно понимая что я не устою. и снова срывает крышу, снова я поддаюсь на все сто процентов своим желаниям, своим инстинктам, когда прохожу внутрь, тихо закрывая дверь за своей спиной. ты не пятишься назад, не пропускаешь: ты стоишь прямо напротив и ладонями цепляешь мои руки, а я рывком поддаюсь вперед. ладонями обхватываю твои щеки настойчиво; фиксирую лицо в удобстве для самого себя, приподнимая подбородок чуть кверху, сопоставляя с разницей в росте, после чего прижимаюсь губами настойчиво; целую глубоко, мягко, настырно. касаюсь подушечками пальцев твоих плеч, лопаток, волнами вдоль позвоночника - слова неуместны; делаю несколько шагов вперед, толкая тебя вглубь прихожей и ты поддаешься. пятишься назад, не прерывая поцелуй; мычишь, стонешь, кусаешься, пока мои руки пытаются пометить каждый миллиметр всей тебя составляющей. воздуха в легких критически мало, поэтому я отрываюсь, оставляю на тебе следы совсем не нежно, скорее настойчиво; языком веду вниз по твоей шее; мягко кусаю кожу у начала твоего плеча и сразу же целую это же место, прежде чем заново прильнуть к твоим губам. я целую грубо, сильно, крепко, больно; целую жадно и уверенно, упиваясь твоей взаимностью и податливостью и останавливаюсь только когда моя ладонь, вытянутая чуть вперед, чтобы ты не ударилась, бьется о стену. я прислоняю тебя к ней лишь на мгновение; помогаю себе приподнять тебя, цепляя бедра, впиваясь пальцами в твою кожу и придерживаю. ты скрещиваешь ноги в щиколотках за моей спиной, пытаясь не потерять равновесие и я открываю глаза, смотрю уверенно вокруг и взглядом цепляюсь за небольшой комод в гостиной, увешанный какими-то декоративными штучками и бесполезной ерундой. я веду нас в ту сторону, продолжаю то ли целовать, то ли кусать твою шею, позволяя твоим пальцам зарываться в моих волосах; ладонью отталкиваю все в сторону - что-то падает, но меня это не интересует, потому что я увлечен только тобой одной, - усаживаю тебя на гладкую поверхность и пристраиваюсь меж твоих ног, плотно к тебе. каждое новое прикосновение плавит кожу; ты ежишься слегка, когда твоя спина касается холодной стены, но не говоришь ничего; пытаешься прижаться еще сильнее, еще плотнее, еще крепче; твои губы сами ищут контакта и ты останавливаешься в области уха; кусаешь мочку и носом зарываешься в мои волосы. ты дышишь загнанно, тяжело, рвано и неровно, но я не позволяю тебе перевести дыхание, потому что пальцы снова на твоей шее, снова отодвигают тебя от меня, чтобы в то же мгновение накрыть твои губы своими, поцеловать напористо, с невыносимой тягучестью. давлю своим весом сверху и душу своей тяжестью, вынуждая тебя раздвинуть ноги в стороны, но я не тороплюсь лишить тебя одежды; не хочу пойти на поводу этого пьянящего возбуждения и закончить все тут же - я хочу совершенно другого, поэтому игнорирую даже вибрации в собственных штанах, пока целую-целую-целую. после того самого вечера, когда ты вернулась в мою жизнь, я не то чтобы не занимался сексом, я даже не прикасался ни к кому, потому что каждый раз срабатывал защитный механизм, потому что каждый раз мысленно возвращался к тебе одной и меня воротило, веришь? от мысли что мои руки будут на другой; губы будут чувствовать посторонний вкус; тело будет изучать новый ритм и опаляться о чужие прикосновения. поэтому сейчас я чувствую как воспламеняюсь; чувствую острое желание и ты тоже, это я ощущаю без сомнений, но нам не стоит торопиться, верно? не тогда, когда впереди у нас так много времени. с громким чмоканьем я отрываюсь от твоих губ; провожу языком вдоль твоей нижней, собирая остатки своей слюны, вперемешку с твоей; носом вдоль твоей щеки, закрываю глаза и позволяю себе отдышаться. воздуха критически мало; твои руки на моей груди, а мои ладони на твоих оголенных бедрах, мягко оглаживают горячую кожу, и ведут то ниже - замирая на острых коленках, то выше - выше дозволенного ранее. я подаюсь чуть вперед, лбом упираюсь о твое плечо на одно только мгновение, прежде чем взгляд цепляется на обручальное кольцо, которое ты все еще носишь на своем пальце. я неторопливо, мягко и аккуратно цепляю твою ладонь; нерасторопно глажу кожу и коротко усмехаюсь: — думаю, моей девочке это больше не понадобится. — я вырисовываю линию гладкого контура, после чего тяну; стягиваю кольцо и смотрю на тебя - ты пристально, чуть ли не с замиранием наблюдаешь за каждым моим движением. я оставляю кольцо на самом краю комода, после чего возвращаю все свое внимание на тебя. я цепляю пряди твоих волос; заправляю их за ухо и нежно веду по твоей щеке ладонью, а ты, точно котенок, поддаешься под мои неприхотливые ласки. — ты такая красивая, муен, — тихо, еле слышно, еле ощутимо, — блять, я ненавижу себя за то, что позволил тебе тогда уйти и потерял тебя на пять лет. — и это навсегда будет моим самым большим сожалением; самой фатальной ошибкой. тяжелое дыхание прямо в губы оглушает в этой тишине; мурашки, которые бегут вдоль позвоночника, стоит только прикоснуться тыльной стороной ладони к коже, передаются через телесный контакт; сумасшедший пульс долбит по вискам, грудную клетку будто перетягивает жгутами, сердцу тесно в грудной клетке из-за тебя. я поддаюсь чуть вперед; носом веду вверх по твоей шее, попеременно оставляя короткие, влажные поцелуи на твоей коже и замираю, когда останавливаюсь у твоего уха. дышу громко, чувствую как дыхание опаляет и каждый твой вдох под стать моему, каждый твой выдох синхронизируется с моим. а потом короткое, шепотное, искреннее: — я больше никогда тебя не отпущу. — заместо самого настоящего признания в любви. и я чувствую как ты натягиваешь мои волосы чуть сильнее; и я ощущаю насколько это взаимно, когда ты сама просишь, сама хочешь, сама тянешься к моим губам, целуя все также крепко, глубоко, желанно и одновременно слишком нежно, слишком полюбовно, слишком преданно.