[indent] тонкая струйка сизого дыма медленно, дергано поднимается вверх, рассеивается под тусклым светом уличного фонаря, окруженного переполненными мусорными баками. фильтр успел практически догореть, сияет оранжевым, когда ты стучишь по нему пальцем, с которого практически полностью слез глянцевый черный лак, и облизываешь наверняка сухие губы: обычно они всегда влажно блестят, и не смей спрашивать меня, откуда я это знаю - бо а всегда говорила, что я наблюдательный, и я согласен с ней в этом; возможно, это связано со спортивной частью моей жизни, возможно - с чем-то еще, но не думаю, что сейчас это так важно. черная киа позади меня мерно гудит заведенным мотором, стрекочет, как какое-то хищное животное; я прижимаюсь задницей к холодному капоту, прячу руки в карманах мягких домашних штанов, наспех надетых после душа, горблюсь, чтобы хоть как-то сохранить утекающее в ночи тепло, но это мало помогает: ветер шевелит коротко остриженные волосы на затылке, пробирается под задирающийся подол оверсайз футболки и гуляет вдоль позвонков, заставляя время от времени передергивать плечами. я жду неторопливо и молчу, пока ты приканчиваешь сигарету, увлеченный разглядыванием своих ботинок, кажущихся еще чернее в темноте. разговор не клеится и меня это, откровенно говоря, устраивает: я здесь не ради болтовни и ты, уверен, тоже. я бы мог сказать, что увидел твое сообщение в двадцать три : сорок семь случайно; что не сидел в телефоне и не обновлял ленту инстаграма, что не разглядывал твои истории со звездочкой в правом углу - для близких друзей и не знал, что вечер очередной субботы ты проводил со своей компанией в каком-то клубе, о котором я не знал, но, возможно, слышал, вот только все это будет неправдой, потому что я действительно валялся в постели и собирался ставить авиа-режим, чтобы ничто не помешало выспаться в субботу утром, но что-то меня останавливало. как и вчера. и позавчера. и в любой другой день в первые полгода после моего расставания с бо а: тяжелого, громкого, скандального, для нее - болезненного, для меня - подобного облегчению и освобождению, о котором можно было только мечтать. мы виделись с ней несколько раз после этого; списывались, созванивались, трахались, когда она признавалась честно, что скучает по мне, и единственное, что я мог - приехать к ней, и уж точно не для разговоров по душам. сейчас она старается игнорировать меня и делать вид, будто мы никогда не были знакомы; получается неправдоподобно, местами - жалко, но никто не говорит ей об этом, и она не останавливается, а мне - ну, как-то, похуй, получается? ее состояние - душевное, моральное, физическое - больше не моя забота (к счастью), и я не был привязан к ней настолько сильно, чтобы беспокоиться, пока она не встретит по-настоящему хорошего парня, который покажет ей, какой любви она достойна.
[indent] густые осветленные волосы, заплетенные во множество косичек, мерно качались, повторяя движения смуглого тела, больше обнаженного, чем одетого - так она выглядела, когда я впервые ее увидел - танцующую под какой-то трек карди би, немного пьяную, но не подпускающую к себе всех подряд. ее короткие шорты не скрывали упругости ягодиц, под короткой футболкой не было белья, а в пупке сверкала маленькая сережка пирсинга. она улыбалась широко, облизывала пухлые губы, накрашенные ярким блеском, щурила подведенные глаза и время от времени опускала руки на плечи девчонки, стоявшей перед ней; кажется, они пришли на эту вечеринку вместе, и собирались вместе с нее уходить. я залипал откровенно: у меня давно не было девчонки, а передергивать под порно как-то надоело, и желание познакомиться поближе заставляло пялиться, любоваться, возбуждаться. позже, когда я все же решил подойти и познакомиться, мы обменялись телефонами. она смотрела внимательно, недоверчиво, чувствуя подвох, и у нее был повод, на самом деле, но я не собирался вести себя, как какое-то озабоченное животное, а потому, пообещав написать, уехал чуть раньше, чем она. мы действительно списались - амала - я не знал, настоящее это имя или нет - занималась визажем, работала в салоне и снимала видео для своего блога; я подписался на нее даже на ютубе, чтобы обозначить свои намерения, но ее это смешило - она кокетничала, флиртовала, заигрывала, заставляя прикипать к ней сильнее, заставляя писать чаще, искать темы для разговоров и поводы для встреч; к счастью, она не противилась, не делала несколько шагов назад после одного решительного вперед, и я был благодарен ей за это. мы ходили на свидания, как и положено, в рестораны; на прогулки вдоль реки хан или в какой-нибудь парк; катались по ночному сеулу и за его пределами, если освобождались примерно в одно и то же время, становились ближе друг к другу и откровеннее в своих желаниях: если раньше мы безобидно переплетали пальцы, сидя в теплом салоне тачки, то теперь она позволяла сжимать ее бедро, пробираясь под подол юбки; если раньше я накидывал на ее плечи куртку, когда становилось прохладнее, то теперь она сама таскала мои худи, активно включая их в свой гардероб, и все шло к тому, чтобы эту безобидную интрижку мы вывели на новый уровень, потому что я был очарован ее легкостью, ее необычностью, ее непохожестью на кореянок, ее незажатостью и откровенностью, но все время что-то мешало. что-то постоянно останавливало, и мы ограничивались самым минимумом: целоваться у подъезда ее дома, откровенно и голодно, как в последний раз, чтобы чувствовать чужие пальцы в своих отросших волосах, чтобы прижимать ее к себе за бедра, чтобы дать почувствовать, как твердо стоит от ее тихого поскуливания и того, как она кусается, улыбаясь сквозь поцелуй; или, например, заниматься легким петтингом во время ее обеденного перерыва или после какой-нибудь моей тренировки. этого не хватало и я, разумеется, хотел большего - она тоже, я не сомневался в этом, но в отличие от меня - так не торопилась. о своем желании сделать тату я рассказал ей сразу, и она скинула ссылку на профиль салона на хондэ; рассказала о мастерах, к которым сама записывалась на услуги, убеждая, что им можно доверять, и я поверил ей на слово. наверное, именно тогда многое в моей жизни пошло по пизде, ведь нашу первую встречу, усон, я кажется, не забуду никогда.
[indent] - это пиздец как мерзко, - сынкван выворачивает футболку, насквозь пропитанную потом, наизнанку, вывешивает ее на приоткрытую дверцу своего ящика и поворачивается лицом ко всем: он говорит громко, чтобы его слышал каждый, и я наблюдаю за ним без особого интереса, а наото, о котором идет речь, даже не отрывает взгляда от своих коленей, скатывая гетры к щиколоткам. мне интересно узнать, чем закончится их спор, и поэтому я не тороплюсь складывать вещи в сумку, а вместо этого тщательно перешнуровываю коньки для завтрашней тренировки на льду. - не переживай, ты все равно не в моем вкусе, - голос наото звучит твердо, уверено и холодно - словно стальное лезвие прошлось по мягкой коже, вспарывая до крови. парни затихают, замирают, кто-то не сдерживает удивленных смешков: мы будто оказались в каком-то второсортном сериале от нетфликс про подростковые драмы и кризис ориентации, в финале которого задира окажется влюбленным в свою жертву. ладони сынквана медленно сжимаются в кулаки, желваки ходуном ходят, он щурится, делает широкий шаг вперед, чтобы ответить, вероятно, крепким ударом, но его останавливают вовремя. кто-то хватает за плечо, кто-то преграждает дорогу, а наото все также равнодушно собирается и, закончив, уходит, не глядя ни на кого. мне жаль его чисто по-человечески: он не говорил о своей ориентации, не делал каминг-аут и старался личное отделять от публичного, но ему просто не повезло: сынкван видел его с каким-то мальчиком на хондэ; он видел, но ничего толком сказать не мог, потому что наверняка сомневался. хотел перевести все в шутку, никто не поддержал, а тяжелое молчание дало понять, что за невинной усмешкой скрывалось нечто большее. наото и не оправдывался. ему будто было все равно на то, как отреагирует его окружение, и это было немного странно. я бы хотел пойти за ним, чтобы поговорить, успокоить, убедить, что все в порядке: сейчас многим все равно на ориентацию, зацикливаться на этом могут только конченые придурки, но планы на вечер не могли больше ждать, и я решил, что поболтать мы можем в другой раз. два сообщения в инстаграме, одно за другим, заставили экран телефона тускло загореться: сообщения в директ от администратора салона с напоминанием о записи и указанием имени мастера. я не стал отвечать, швыряя сумку на заднее сиденье авто, включил навигатор на всякий случай, чтобы избежать пробок и не опоздать, думал о том, что после сеанса можно было бы написать амале с предложением встретиться. мне удалось доехать за рекордно быстрое время: несколько свободных парковочных мест, кулер с водой у стойки администратора рядом с кофемашиной, хорошенькая улыбчивая девчонка, печатающая что-то в телефоне - вероятно, личном. она настолько увлеклась перепиской, что оторвала немного рассеянный взгляд от экрана только тогда, когда я подошел ближе; юри - ее имя на черном пластиковом бейдже поверх белой футболки - чуть виновато улыбнулась, проверила запись, предложила выпить чего-нибудь, но я бы с удовольствием поел жареной говядины, а не заполнял желудок каким-нибудь напитком, поэтому вежливо отказался. она проводила меня к кабинету: простая белая дверь, без табличек, без указателей, без имен - толкнула ее вперед и пропустила меня в эту стерильность. ты уже готовил рабочее место; одно ухо было заткнутом эйрподсом, ты что-то мычал время от времени себе под нос, натягивая на пальцы одноразовые хирургические перчатки, а потом, широко и белозубо улыбаясь, предложил устроиться на кушетке, и было в этой улыбке что-то, что заставило меня невольно напрячься. ты был болтливым: спрашивал об эскизе, о том, что заставило меня прийти, какие мысли в моей голове касаемо предстоящего тату, а когда узнал, что я не знаю, чего хочу в принципе - предложил довериться. наверное, мне не стоило этого делать; но я не сомневался, когда кивал в согласии головой; не сомневался, когда ты взялся за альбом, чтобы сделать эскиз; не сомневался, когда начал переносить его с кисти до предплечья, забивая смуглую кожу черным дымом. я следил за твоими аккуратными движениями пристально, следил за тем, как ты крепко сжимаешь мою ладонь свободной руки, не позволяя дернуться, когда становилось щекотно; следил за тем, как ты наблюдаешь исподлобья во время коротких перерывов с плохо скрываемым любопытством, но не обращал на это внимания. я знал, разумеется знал, что тебя интересуют мальчики - амала предупредила меня об этом, но меня это не парило. ты прекрасно справлялся со своей работой, отвлекал разговорами и не позволял зацикливаться на неприятных ощущениях; а еще, ты оказался невероятно тактильным человеком, потому что позже, когда мы закончили и ты заклеил рисунок пленкой, ты продолжал меня ненавязчиво касаться. знаешь, не так, как это делала бо а: мягко, ласково, заботливо, так, словно она сестра, а не девушка. не так, как это делала амала: шея, запястье, бедро, пах - так, словно целью ее жизни было возбудить меня. твои касания были осязаемыми, но не кричащими. ты четко расставлял границы и не переходил их. ты не приносил, не доставлял дискомфорт и я велся на это, невольно и неосознанно.
[indent] - тебе это не надоело? - я больше не смотрю в твою сторону. ты докуриваешь, кидаешь бычок в урну, попадаешь на верхушку горки мусора и шагаешь к машине. садишься, не дожидаясь приглашения, на пассажирское сиденье и игнорируешь ремень безопасности - как обычно. от тебя не пахнет алкоголем, только куревом, и я позволяю себе немного расслабиться: ты был в состоянии постоять за себя и сделал это, ты бы не совершил ошибку, потому что был в здравом уме и трезвости, и мысль об этом успокаивает. ты больше не отодвигаешь сиденье назад: я никого не подвожу, только тебя, и оно уже отрегулировано так, как тебе удобно, поэтому ты раздвигаешь стройные ноги в стороны, убавляешь громкость радио, зажимаешь клавишу на боковой панели, чтобы немного опустить окно и впустить в салон свежий воздух. ты не торопишься отвечать даже тогда, когда я сажусь на свое место и снимаю с ручника, чтобы выехать из этого переулка на пустующую ночную дорогу, и я кидаю на тебя короткий взгляд: твои волосы уложены, они чуть отросли и аккуратно вьются около ушей и на затылке; ты жуешь губы, теребишь заусенцы; пуговицы твоей аляпистой рубашки расстегнуты практически до середины и не скрывают татуировки на груди, а кожаные штаны так стильно обтягивают ноги, будто приросли к ним намертво. кажется, тебя не смущает вообще ничего: ни то, что ты дернул меня из постели практически в полночь; ни то, что мне пришлось ехать за тобой через весь город; ни то, что я вытаскивал тебя из этого клуба - гей-клуба - за руку, потому что придурок, которому ты пришелся по вкусу, готов был следовать за тобой по пятам к выходу. - блять, усон, отвечай, когда я тебя спрашиваю, - твоя невозмутимость, твое спокойствие немного подбешивает; я откровенно не понимаю: почему беспокойство, которое роилось во мне все то время, что я вдавливал педаль газа в пол, нарушая правила дорожного движения позабыв о камерах, никак не отражается в тебе. почему ты, сидя на мягком диване рядом с сомнительным парнем, опустившим узкий подбородок на твое плечо, не пытался избавиться от его касания? почему ты позволял ему трогать себя - за лицо, плечи, за талию - она у тебя такая тонкая, почти что девичья - и весь ты такой хрупкий, субтильный, очаровательный, но не жеманный. не женоподобный, не похожий на девчонку абсолютно - а потом написал мне, попросил приехать и забрать. - если ты хотел провести с ним время, зачем писал мне? - чтобы я приехал и посмотрел? чтобы вмешался? чтобы грубо скинул его руку с тебя и не дал встать следом за тобой, преграждая дорогу и готовый даже вдарить по мерзкому потному лицу? ну, я сделал это, усон, я пошел у тебя на поводу в очередной раз, и это правда злит. я не могу найти этому причины. не могу найти обоснования. не могу объяснить самому себе, что со мной происходит; не могу объяснить, почему смотрю на тебя подолгу, как будто оценивающе. почему пялюсь, почему представляю тебя, ну, знаешь, рядом со мной, когда ты выставляешь сториз с какой-нибудь тусовки неизменно рядом с кем-то; или когда на ней ты один после душа; или когда на ней ты в постели, прикрытый одеялом по пояс. в верху каждой зеленая звездочка - для б л и з к и х д р у з е й - мне интересно, сколько у тебя еще таких друзей, как я? сколько еще человек видят то, что должно быть предназначено только мне? ты рассмеешься, если я скажу, что на той неделе у меня не встал. да, игра была настолько серьезной и ожесточенной, что я чувствовал себя максимально вымотано и не помогло даже порно. ты рассмеешься, если я скажу, что у меня не встало пару дней назад, когда джихе прижималась губами к моей шее, а пальцами лезла под подол футболки, чтобы царапнуть ноготками живот - я целовал ее в ответ, гладил, трогал, мял, но ее губы казались слишком мягкими, грудь - недостаточно чувствительной, а задница - совершенно не округлой. я бы запал на нее год или два назад; я бы затащил ее в кровать полтора или полгода назад, но теперь мне не хотелось и я, аккуратно сняв ее со своих коленей, просто ушел. а потом, вечером в душе, смывая с тела, увидел уведомление от тебя: ты скинул фотку ночного вида из окна твоей квартиры, и в прозрачном стекле отражалась твоя фигура. твои волосы были влажным, полотенце держалось на бедрах, а между губ была зажата сигарета, и мой член - будь он проклят - предательски дернулся, наливаясь кровью, поднимаясь и прижимаясь к напряженному животу. я заблокировал телефон, кинул его в сторону, попытался под закрытыми веками представить кого-то из знакомых девчонок, но на сетчатке отпечаталась твоя фотка и, скользя кулаком вверх-вниз, опираясь о стенку второй ладонью, доводя себя до разрядки я думал только о тебе, усон, и знаешь, по-моему, это полный пиздец.
