[indent] - какой же ты мудак, - хичоль удивленно дергает уголками губ, выдает усмешку, обнажая нахально ровный ряд белых зубов, прикладывается к трубочке и делает несколько глотков своего холодного кофе. на нем черная рубашка с коротким рукавом и белые брюки, в коричневых сандалиях и с кожаным ремешком вокруг дорогих часов на запястье он выглядит великолепно и привлекает внимание девушек, стайками и парочками сидящими за соседними столиками и обсуждающими наш слишком эмоциональный разговор. кончики моих ушей горят, пальцы крепко сжимают бумажную салфетку, превращая ее в отвратительный комок. я и подумать не могла, что завтра в его компании станет настоящей катастрофой: сегодня я планировала не работать, но клиентки в два ровно и четыре : пятнадцать не собирались отменять запись, поэтому из дома пришлось бы выйти в любом случае. правда, я не представляла, что в такую рань. я не успела привести  себя в порядок толком, разве что вытянула волосы и закрыла половину лица солнцезащитными очками, чтобы не светить мешками под глазами, поэтому на моем фоне он выглядит особенно хорошо. даже слишком хорошо я бы сказала; - как ты можешь так себя вести, когда в курсе всей ситуации? вы буквально знакомы со школы, прошло столько лет, а ты все еще ведешь себя как ребенок, - и это отвратительно, правда. мне казалось, что взрослых от детей отличает не только сознательность, но и умение забывать глупости и обиды прошлого. я не знаю, какая кошка между вами пробежала, но вы не ладили столько, сколько я вообще могу помнить: ты считал его зазнавшимся и зарвавшимся придурком, он тебя - чуть ли не нищебродом, и ему было плевать на то, в каких проблемах твоя семья оказалась; этого действительно оказалось достаточно для взаимной ненависти, но сейчас все изменилось. ты не обращал на него больше никакого внимания и пытался игнорировать все подначки хичоля, но сам он все никак не мог угомониться, словно одну только твое существование сводило его с ума и не давало спокойно жить. я бы даже смирилась с этим, но находиться между двух огней становилось тяжелее, и упрямство ни одного из вас не сбавляло обороты. - он не ребенок, бёль. пользуется тобой, а ты и рада. мне это уже надоело, - его голос звучит устало и я на грани поверить этому мученическому выдоху. но я слишком хорошо знаю хичоля. он отмахивает челку со лба, поправляет темные волосы, идеально уложенные, и ремешок его часов чуть-чуть сползает вниз по запястью к предплечью, когда он оглаживает бритый подбородок. он не оставляет мне шанса и не дает возможности сказать что-то; выуживает купюры из портмоне и подкладывает их под блюдце с недоеденным десертом, а потом встает из-за стола, не смотря в мою сторону. он говорит напоследок: - закажи себе такси, - и уходит, сунув руки в карманы выглаженных штанов, а я с трудом сдерживаю ругань, готовую сорваться с языка, потому что все это выглядит ужасно убого и дешево, как переездной цирк шапито, позабывший в центре сеула одного своего клоуна. у меня нет ни карточки, ни налички с собой, и я могла бы позвонить тебе, зная, что ты уже не спишь, но во-первых, не хочу беспокоить, а во-вторых, пока не хочу видеть. я не уверена, что готова к этому разговору, поэтому решаю прогуляться. денег, оставленных хичолем, хватает и на мой чай, допивать который я не собираюсь. на улице слишком тепло, а в голове слишком много мыслей, которые я хочу попытаться упорядочить до возвращения в квартиру. возможно, отчасти он действительно прав и я уделяю тебе слишком много внимания и своего времени: не одно только мое свидание с теперь уже бывшим парнем сорвалось из-за того, что тебе становилось плохо, из-за очередной панической атаки или из-за очередного невроза, бывшего последствием посттравматического синдрома, который ты заработал, служа в армии кореи. ты не рассказывал о своей службе как таковой: упоминал ребят, с которыми сдружился и с которыми продолжал поддерживать контакт через переписки, говорил о том, как холодно порой бывало на границе с северной кореей, мельком вспоминал забавные ситуации, которые по пальцам одной руки можно было пересчитать, но в основном молчал. я знала, что тебе было не легко: даже когда вас перебрасывали ближе к столице, даже когда вы вернулись в главное расположение дивизии, легче не становилось. мы практически не виделись: чаще всего меня не пускали дальше пропускного пункта, а ты не имел разрешения и дозволения выйти хотя бы из казармы, поэтому, редкие телефонные разговоры длинной в минуту или - максимум - две разбавляли безграничную тоску по тебе. ты отправлял фотки, если выпадала такая возможность, и я поражалась тому, насколько хорошо ты выглядишь в военной форме и как тебе идет черный берет; служба шла тебе на пользу и к лицу - ты похорошел, раздался в плечах и как будто даже вытянулся в росте немного. черты твоего лица стали острее, нос прямее, а щеки ушли; но сильнее всего изменился взгляд. даже если ты улыбался, растягивая неловко губы, глаза продолжали оставаться серьезными и даже печальными, но я не решалась спрашивать, в чем дело: у тебя было слишком много поводов для того, чтобы испытывать огорчение. ты уходил в армию не из-за безысходности. не от потерянности. не потому, что больше некуда было податься. ты грезил службой еще со школы: когда мы болтали о будущем и я говорила, что попробовала бы пройти кастинг в какое-нибудь крупное агентство, чтобы стать трейни, если бы выдалась лицом, как чонха, которая порой пыталась меня задирать (разумеется, у нее не получалось, потому что ты тут как тут оказывался рядом, чтобы шугануть ее от меня), ты же упоминал о возвращении долга родины с мечтательным предыханием. ты правда думал об этом и это планировал, и жизненные обстоятельства, которые превратили твое существование в сущий ад - проблемы отца с финансами и смертельная неизлечимая болезнь матери - только лишь скорректировали планы. у тебя не было семьи больше, не было подружки, с которой ты мог бы съехаться и снимать квартиру на двоих, не было приятелей из университета, потому что ты даже не пытался подать документы куда-нибудь, у тебя, на самом деле, осталась только я, и я не могла хотя бы один раз проигнорировать. сказать нет. забыть о совместных планах. я готова была - и я жертвовала всем, чем только могла, не думая о последствиях, чтобы быть рядом с тобой в нужный, важный момент и не оставлять один на один с твоими проблемами, страхами и паническими атаками. сидя в своем кабинете или работая с очередной девочкой, я думаю о том, чтобы все было хорошо, чтобы тебя не триггернула работа увлажнителя воздуха или умного пылесоса; чтобы курьер не позвонил в дверь без звонка в домофон; чтобы хичоль не думал завалиться в квартиру без предупреждения. я переживала, когда ты подолгу не отвечал на сообщения и выдыхала с облегчением, когда писал сам, что все в порядке и под твоим контролем - разумеется, поначалу это было не так, тебя тревожило многое. ты испытывал неловкость и смущение, когда распаковывал свои скудные пожитки в свободной комнате, когда садился за кухонный стол обязательно лицом ко входу, чтобы видеть все пространство целиком, когда опускал в стаканчик с моей зубной щеткой еще одну - свою, и раскладывал свои вещи на сушилке рядом с моими. это было странно и непривычно, но я не теряла самообладание, чтобы не заставлять тебя волноваться еще больше, и со временем мы ко всему этому привыкли. вместе. я часто готовила на двоих: завтрак, обед, ужин. нашла тебе психотерапевта и ходила к нему с тобой в первое время, взяв небольшой отпуск, потому что могла себе позволить. нашла группу психологической поддержки для ребят с такими же проблемами, как у тебя и порой - порой даже ложилась в твою постель, когда ты подрывался среди ночи или полуночничал, измеряя квадраты комнаты шагами. я не закрывала дверь в свою спальню, чтобы слышать все, если потребуется, и мой сон стал особенно чутким с твоим соседством. ты не противился и каждый раз позволял юркнуть не под отдельное одеяло, а под твое. позволял взять за широкую мозолистую ладонь, сжать пальцы, сдавить запястья, предплечья и плечи, массируя, чтобы расслабить. ты не благодарил вслух, но я и не нуждалась в этих словах. разумеется, хичоль не знал о том, что мы спим вместе, иначе он просто сошел бы с ума и устроил настоящий скандал, не разобравшись в ситуации. но ты молчал, и я молчала тоже - и о ночных кошмарах, возвращающих тебя в недавнее прошлое; и о твоей безумно горячей и липкой от пота коже, к которой я приклеивалась сама банным листом, не брезгуя; и об объятиях к утру, которые мы и сами не обсуждали, делая вид, что это нормально и в этом ничего такого нет. они ведь дружеские, правда? ты был похож на дикого лесного зверька первое время. практически не говорил ни о чем, молчал, а слова, которые редко из себя выдавливал, звучали или надорванных хрипом, или шепотом. ты все время отводил в сторону взгляд, сжимал кулаки, прятался за отросшей челкой. пил крепкий соджу, не разбавляя и не смешивая ни с чем, мало спал и много думал о чем-то, пялясь в стену, под ноги или в выключенный телик. я ждала, пока лед тронется, терпеливо. рассказывала о своей юности и о том, как поступила в медицинский по наставлению отца. о том, как выбрала косметологию, потому что это прибыльно и актуально для кореи - все мечтают стать красивыми и ухоженными. о том, что сама первую операцию - ринопластику - сделала в восемнадцать, это был подарок родителей; а потом не смогла остановиться в погоне за идеальным лицом и фигурой. я не комплексовала из-за своей внешности никогда и не стыдилась недостатков, а принимала их и понимала, что хочу бороться, потому что азия такая: если у тебя нет красивого лица и тела, ты не добьешься успеха. тебе повезло и с первым, и со вторым намного больше, чем мне; ты выглядел привлекательно даже до того, как нарастил изнуряющими тренировками мышцы на руках, ногах, груди и спине, а мне помог бы только хороший пластический хирург, которого нашли мама с папой. я не боялась, но первое время чувствовала себя непривычно странно, потому что в первые в жизни начала привлекать внимание и ощущать мужскую симпатию. осознавала, конечно, что это нечестно и неправильно, но не страдала из-за этого и ни разу не пожалела. пока я все это рассказывала тебе, растирая крем для ног по стопе, ты ответил впервые, заставляя щеки вмиг покрыться волнительным румянцем, а сердце затрепетать. я даже помню, что ты сказал. ты посмотрел на меня исподлобья, сидя очень близко и прижимаясь бедром, стянутым тканью домашних штанов, к моему бедру, и проговорил спокойно и уверенно, ни капли не сомневаясь в своих словах, что я была красивой и раньше. что для тебя я не изменилась совсем, и это было почему-то так важно. потому что каждый, кто знал меня раньше или видел мои школьные фотки повторяли, что я приняла верное решение. что операции помогли мне похорошеть. что теперь я стала красавицей, и никто из них таковой меня раньше не считал. никто, кроме, получается, разве что тебя.

[indent] совсем недавно ты начал задумываться о поиске работы и мы перебирали варианты вместе. мне казалось, что тебе стоит начать с чего-то не особо масштабного, чтобы было спокойно, тихо, немноголюдно, не в центре сеула, возможно, но и не где-то на отшибе, ведь тогда тебе приходилось бы тратить весь свой заработок на возвращение домой. твоей военной пенсии хватало для проживания, но ты не собирался всю жизнь сидеть в четырех стенах и хотел быть полезным, не понимая, что меня устраивает в ходе вещей абсолютно все. я любила возвращаться домой, зная, что свет в гостиной или на кухне обязательно будет гореть, а ты откроешь дверь и, шаркая тапочками по полу, поможешь скинуть легкую куртку и повесишь сумку на крючок в прихожей. я думала предложить тебе сходить на собеседование в лавку комиксов недалеко отсюда. там требовался продавец и особых условий или ограничений они не выдвигали: дело шло хорошо, школьники часто заглядывали туда после уроков, а студенты - после пар, чтобы купить какой-нибудь томик или что-нибудь из официального мерча. я не сомневалась в том, что тебя возьмут сразу, даже без обсуждения твоего прошлого и планов на будущее, потому что в такое место нужен человек с красивым лицом, а у тебя с этим все было в порядке. я уверена, что толпы девчонок начнут патрулировать район ради возможности лишний раз увидеть широкую клыкастую улыбку или порочную однобокую ухмылку, внимательный  и располагающий взгляд темно-карих глаз, коротко остриженные смоляные волосы или то, как невольно натянется рукав футболки вокруг бицепса, и какая-нибудь голубоватая вена, опоясывающая предплечье, выступит под бледной кожей сильнее обычного, а рельефы мышц на спине не скроет вообще ничего, если ты потянешься за каким-нибудь сборником с верхней полки, обнажая еще и тонкую полоску кожи над поясом брюк. вообразить такое в голове не сложно, и мне требовалось несколько секунд для того, чтобы поймать себя на очередной непристойной мысли, чтобы накрыть ладонью живот, ощущая горячую жгучую спираль где-то в самом низу. тебя легко можно сравнить с каменной стеной или с сейфом последней модификации: высокий, крепкий, внушающий доверие и надежность - стальной корпус, абсолютная защита, непрогибаемость. если бы ты действительно устроился в тот магазинчик, я бы и сама заглядывала каждый божий день, чтобы устраивать персональный спектакль для стаек школьниц и студенток, отпугивая их и отгоняя от тебя подальше, потому что - я не скрывала это от самой себя никогда - ревную даже в перспективе, и от этого особо паршиво, ведь ревную то, что мне не принадлежит. а ты и правда людям нравишься. я представила тебя друзьям, когда мы решили вместе выпить с девочками из косметологической клиники: хвиин, с которой мы вместе выпускались и общались всю среднюю школу, работает сейчас на ресепшене, предупредила, что возьмет с собой парня: хочет похвастаться и познакомить, и никто не возражал, ведь она выглядела жутко и практически пугающе влюбленной. словно помешалась на своем новом знакомом. поэтому, я предупредила ответно, что тоже буду не одна: оговорилась, что с другом, чтобы не возникало неловкостей, пересудов и шуток, кратко рассказала о том, что не стоит переходить границы и чем это чревато, и когда девочки, как голубки, покивали головами, переглядываясь и обмениваясь хитрыми многозначительными улыбочками, написала тебе с предложением развеяться. ты согласился и даже приоделся: черная рубашка с коротким рукавом и расстегнутыми верхними пуговичками, серебряная цепочка на массивной шее, тонкий терпкий аромат парфюма, который я дарила тебе еще не бог весть когда, джинсы с прорезями на бедрах и замшевые челси - ты выглядел так, словно сошел с обложки глянца или прямиком с подиума, и если бы донателла увидела тебя в нашей компании, сошла бы с ума моментально от желания заполучить такой образец в свою копилку, честное слово. я, разумеется, не промолчала: губы не собирались в кучу весь наш путь на такси до бара, в котором договорились встретиться, я рассматривала тебя без утайки, потом исподтишка, комментируя то, насколько ты хорош, и не могла оторваться от вида крупных бедер, на которые с удовольствием бы присела, если бы случилась такая возможность. ты не отвлекался от разглядывания видов за окном, заметно волновался, и только когда я сжала в попытке поддержать твою ладонь, немного нервно улыбнулся, дернув уголком губ. несмотря на страхи, ты быстро нашел язык с ёсаном и девочками, и у меня появилась свободная минутка, чтобы выдохнуть и понаблюдать со стороны. разумеется, я всегда знала, что ты привлекательный. у тебя красивое харизматичное лицо, превосходные физические данные, талант располагать к себе. ты вежлив, интересен, немного замкнут, но стоит разговорить, как открываешься с новой стороны и даже легко шутишь, очаровывая своим остроумием. ты находился в тот миг в компании пестрых красивых девушек, но не присматривался ни к одной из них, в то время как они - каждая - пытались твое внимание удержать только лишь на себе, то касаясь случайно, то прижимаясь к плечику, то смеясь с шутки слишком громко, то прося заказать очередной коктейль или, напротив, угощая пивом. я не вмешивалась и находилась весь вечер в стороне, помешивая трубочкой лед в своем лонг-айленде. мне нравилось тусоваться, проводить время в шумных компаниях, ходить в клубы и отрываться - но для этого требовалось подходящее настроение, и единственное, чего хотела я в тот вечер - уйти домой пораньше. было душно, вечеринка находилась в самом разгаре, музыка взывала к сумасбродству, и когда у пульта появился диджей, появился повод волноваться. ты говорил о чем-то с ильсан, когда вибрацией по полу и стенам отразился бит какой-то попсовой песни, скосил на меня взгляд темных глаз, и я заметила шальные капельки пота на твоих висках, бутылочно-оранжевый свет от лампочек, а галопирующие голоса друзей стали лишь фоном. выражение твоих глаз невозможно было прочитать, но было в нем какое-то настораживающее предупреждение. я отставила стакан с недопитым коктейлем в сторону, встала со своего места, снимая со спинки перевешенную за ремешок сумку, и ты тут же, извинившись, направился ко мне. мы попрощались со всеми быстро, и к тому моменту, как мы добрались до выхода сквозь скопища пробирающихся поближе к сцене людей, громкость музыки достигла своего апогея. ты уперся ладонями в колени, шумно дыша, а я не на шутку перепугалась, потому что подумала, что сейчас мы столкнемся с очередной панической атакой - не первой, но и не последней, была я уверена тогда. но ты поднял голову, и ты улыбался, счастливо и устало. домой решено было идти пешком: вечерний ветер приятно обдувал разгоряченную кожу, путался в русых волосах, щекотал открытые руки. мы не молчали и тогда, на самом деле, впервые открыто заговорили друг с другом, отпуская все формальности. после этого ты часто присоединился ко мне в моих вылазках, разве что места мы выбирали потише и поспокойнее, но никто и не возражал. мы словно одновременно сделали огромный шаг вперед, навстречу друг другу, и смущение, которое порой все же одолевало, исчезло насовсем. ты стал больше времени проводить не в своей спальне, а в гостиной, и даже начал там тренировать. я старалась не мешать и не отвлекать в такие моменты, но иногда невольно задерживалась, как какая-то помешанная, чтобы залипнуть на линии широких плеч или попялиться в ямочки на обнаженной из-за задравшейся майки поясницы. нас устраивало абсолютно все. но не устраивало хичоля. и я правда пыталась взглянуть на ситуацию с его стороны, вот только, у меня ни черта не получалось. наверное, дело было в том, что даже находясь рядом с ним, я думала о тебе? переживала о тебе, беспокоилась, волновалась. так я могла бы утешать и себя, и его, но правда таилась куда глубже: мне было все равно. наша с ним попытка вернуться в отношения потерпела крах еще тогда, когда мы возобновили переписку в какао-токе после случайной встречи в тренировочном зале фитнес-центра. по сути, сойтись нас заставил один только факт обоюдного одиночества, и это могло бы показаться удобным. он подвозил меня до клиника утром и до дома вечером, мы ходили на арт-выставки, совершали шопинг вместе, прошвыриваясь по магазинам, ходили в ресторанчики и не обременяли себя бытом, занимались сексом, чтобы избавиться от напряжения и получить разрядку, но все это - и секс в частности - очень быстро пресытилось. мы не требовали друг от друга слишком многого, поэтому очень скоро перестали давать хоть что-то. засыпали в одной постели спинами друг к другу, завтракали и ужинали молча, могли не разговаривать целыми днями и не страдали из-за этого, и я задумывалась - почему мы вообще вместе? для чего затеяли это все? но ответы не находились сами собой, а дальше копать я не пыталась.

[indent] широкая мужская спина блестит от пота. под смуглой кожей, практически идеальной, но не лишенной маленьких шрамов под левой лопаткой, над поясницей и вдоль правого плеча в напряжении играют тугие крепкие мышцы. тишину прорезает лишь тихое звучание какой-то песни очередной дебютировавшей девчачьей группы (кажется, по кабельному крутят повтор прошедшей совершенно недавно mama) и ровные ритмичные выдохи как будто сквозь плотно сжатые губы. с каждым опусканием к теплому полу, застеленному темным паркетом, чужие лопатки сводятся, с каждым поднятием - разводятся в стороны, а позвонки - один за другим - грозятся вот-вот прорваться наружу, как у драконов в детских сказках. ты занимаешься прямо в гостиной, отодвинув небольшой журнальный столик, за которым мы иногда обедали едой из небольшого китайского ресторанчика, и освободив себе место напротив не зашторенного трехстворчатого окна. я замираю невольно; останавливаюсь, не решаясь войти в комнату, чтобы не отвлечь тебя и - что сейчас важнее - не привлечь внимание к себе. настроения разговаривать нет, сил или желания делать это - тоже. удерживая в руках короткий ремешок маленькой сумки, я поджимаю пухлые, накаченные гиалуронкой губы и стараюсь не двигаться. ты либо не замечаешь меня, либо настолько правдоподобно делаешь вид, продолжая отжиматься от пола на широко разведенных в стороны ладонях. резинка домашних спортивных штанов приспущена вниз и со спины практически ничего не видно, но я знаю, что она обнажает косые мышцы живота, знаю, что твои руки не дрожат от напряжения, знаю, что на шее и лбу проступили венки, а зубы плотно сжаты; отжимания - последний этап твоих ежедневных тренировок, и я делаю шаг назад как раз вовремя, чтобы не попасться, потому что ты опускаешь колени на пол, даешь себе возможность перевести дух и только потом - это я уже слышу перед тем, как хлопнуть дверью в свою комнату, обозначая свое присутствие, встаешь, расстилая свернутый небольшой ковер и возвращая столик на место. ты шлепаешь босыми ступнями в ванную, наверняка в планах имея принять душ и освежиться, и этого времени хватит, чтобы привести себя в порядок и избавиться от лихорадочного румянца на щеках: на улице сегодня морозно. исходящие сообщения в переписке с хичолем все еще не прочитаны, и мне как-то плевать. они были отправлены не с целью поговорить, а с целью сказать последнее слово: дурная привычка ставить точку самостоятельно, не позволяя кому-то сделать это за себя, сыграла даже здесь. кусая длинный ноготок зубами, я думаю только несколько секунд, прежде чем отправить контакт в черный список в мессенджере и заблокировать номер еще и в телефонной книге. возвращаться к чему-либо плохая примета, возвращаться к людям - еще более худшая, и мне, к сожалению, пришлось убедиться в этом на собственном опыте. наши с ним отношения были обречены на провал еще в старшей школе: он, имея образцом перед глазами свою до ужаса консервативную семейку, пытался ограничивать меня во всем, и это, стоит заметить, ему никак не удавалось. он нравился мне, потому что первоначально казался неплохим парнем. мы были из похожих семей: наши отцы занимали высокие должности, а матери занимались домохозяйством, но его сидела дома из-за воли помешанного на власти мужа, а моя воспитывала младшего брату и сестер-близняшек. она физически не успевала бы ходить на работу, строить карьеру и заботиться о семье, поэтому предпочла нас, своих детей, офису и нервотрепке в компании нелюбимых коллег. и мы, и они жили в хорошем районе, нас отвозили в школу и нам не приходилось ездить на метро или школьном автобусе, но я все равно предпочитала пешие прогулки или велосипед: в такие дни мне удавалось добраться до школы в твоей компании. так что, я не сомневалась в том, что хичоль - выгодная партия. он нравился даже моим родителям. хотя, по ощущениям, им нравились все те, с кем я общалась: они всегда были рады моим подружкам в выходные, никогда не запрещали хвиин или ёнчже остаться с ночевкой; они отпускали меня к ним, доверяя и не сомневаясь в том, что все пройдет в полном порядке; они искренне любили - и, я уверена до сих пор, - любят тебя. для них статус никогда не имел значения и воспринимался чистой формальностью, потому что бизнес, которым занимался отец, был совсем молодым. он владел сетью небольших и недорогих аптек, первое время сам стоял на кассе, имея фармацевтическое медицинское образование, а когда дело пошло в гору, занялся только документальной, правовой и денежной стороной вопроса. так что я не испытывала давления или волнения из крепкой дружбы, которая у нас с тобой завязалась еще в средней школе: собственно, именно там мы с тобой и познакомились, когда учитель пак определил нас в одну рабочую группу на уроке биологии. а потом все завязалось тесно и крепко, переплелось, превратилось в один большой мягкий клубок. мы сидели за соседними партами, обменивались записками с шутками, обсуждениями учителей и наших одноклассников; мы вместе обедали в столовой или на крыше, на которую ты нашел лаз, вместе ходили в поход и жили, не смотря на строгие запреты, в одной палатке, разве что спали в разных спальных мешках, рассказывая друг другу выдуманные истории чуть ли не до рассвета. я находила в тебе отдушину, видела в тебе защиту, чувствовала опору, и все самое прекрасное расцветало во мне с мыслями о том, насколько ты на самом деле хороший  о том, насколько я на самом деле тобой дорожу. то было детским, но вполне себе осознанным. жаль только, что я не смогла вовремя уцепиться за первые ростки и погубила их своей торопливостью, глупостью и трусливостьью.

[indent] знаешь, что самое ужасное? проблема была не в хичоле. проблема всегда была только во мне. и это не попытка обвесить себя ярлыками, примеряя роль жертвы, это просто правда, на которую я никогда не решалась, сукчоль. правда, которой я не могла позволить всплыть наружу, потому что боялась все испортить. ты нравился мне. нравился в средней школе, когда мы были совсем детьми; когда носили школьную форму, угощали друг друга гарнирами и жаренным мясом, подкладывая из одного заботливо собранного контейнера кусочки свинины взамен кусочков томленой говядины; нравился, когда не стеснялся брать меня за руку по дороге домой, потому что тогда мы были всего лишь детьми и никто не обращал внимания на такие мелочи, кроме взрослых; нравилось, когда защищал, даже если в этом не было никакой необходимости, и другим предпочитал меня. ты нравился мне в старшей школе - тогда мое сердце дрожало по-настоящему и я довольно часто думала: как это, держаться с тобой за руки не тайком, а прилюдно, не по-дружески? как это, строить совместные планы на вечер типа похода в кинотеатр или прогулок по городу. как это, ждать первого снега или цветения сакуры, чтобы увидеть это вместе и робко, стесняясь, волнуясь до жути - поцеловать в первый раз. я не позволяла этим мыслям разрастаться прекрасными бутонами между легкими и купировала каждую по отдельности с хирургической осторожностью. порой у меня получалось. до тех пор, пока ты не влезал через окно в мою комнату, чтобы выпросить списать домашку по химии, которую не понимал; до тех пор, пока не подсовывал коробку ореховых пеперо, если вдруг что-то расстраивало; до тех пор, пока не просил, осторожно и не навязчиво, не связываться с хичолем из-за его странного и тупого поведения - мне казалось, что стоит рискнуть. стоит взять тебя за руку, привлечь внимание и рассказать обо всем, а там - будь что будет. но страхи были сильнее меня. я переживала из-за всего. ты мог воспринимать меня как младшую сестру или всего лишь друга. ты мог находиться привлекательными девушек другого типажа. ты, в конце концов, мог не искать отношений, и я молчала. надеялась, что переболит; надеялась, что забудется, и всякий раз выдыхала с облегчением, как только ты отшивал очередную девчонку, приглашавшую тебя на свидание. ты не рассказывал мне о своем типе и о девушке своей мечты, не приводил в пример даже айдолов и актрис, и я практически обижалась, капризничая и канюча, но не из вредности, а из желания узнать хоть что-то. ты не позволял, не переходил четкие границы, проложенные еще несколько лет назад, но и не отдалялся. а я устала мечтать и поэтому позволила себе плыть по течению, навстречу хичолю, который терпеливо ждал. однако же, даже отношения с ним не помогли мне избавиться от мыслей о тебе до конца. ⁃ я так долго злилась на себя, знаешь? хичоль ведь совершенно не изменился, и я понимала, что это не произойдет никогда. он на это просто не способен, но он сам хотел попробовать еще раз. убеждал, что у нас получился, и я…я ведь не любила его никогда даже, но... - на самом деле, я не успеваю договорить, потому что ты прерываешь мое самокопание, прижимаясь своими губами к моим, и я не знаю, что это: сумерки, опустившиеся на город, ненавязчивый запах почули и бергамота от аромапалочек, холодный разлитый по стеклянным стопкам соджу, ударивший в голову, или что-то еще, но я словно в миг забываю обо всем на свете. о хичоле, о нашем разговоре, который превратился в прилежные выяснения отношений, о том, что он оставил меня на другом конце сеула, без налички или карточки на такси, потому что все мои вещи были дома; о том, что практически смог убедить меня в моей же глупости, ведь все теряет важность. весь мир концентрируется только вокруг этого касания; только в этом робком поцелуе. я не сижу в ступоре долго, размыкаю губы, и это словно сигнал: ты придвигаешься ближе, накрываешь мою ладонь своей, сжимая, клонишь голову в бок и напираешь, заставляя прижиматься к спинке дивана. нам бы остановиться, сукчоль, нам бы не переходить черту, которую мы провели еще в детстве и ни разу не перешагнули, чтобы не жалеть потом и не оправдываться выпитым алкоголем, потому что будет больно. не знаю, как твое сердце, а мое точно пойдёт тонкой сеточкой сколов. поэтому я отодвигаюсь, а когда ты по инерции тянешься следом, не успев открыть глаз, я пальцы опускаю на твои губы, дистанцируясь. - нам не стоит делать это, - голос звучит заунывно тихо. ты хмуришься в непонимании, а я отвожу в сторону взгляд, разглядываю две пустые бутылки на столе и еле одну ополовиненную; готовые закуски в контейнерах и остатки чачжанмена в миске, которую мы делили на двоих за ужином. ты притащил все это из какого-то ресторанчика и уговорами вынудил меня выбраться из спальни. я не хотела есть и планировала немного пострадать, просто потому что так было положено после разрыва, но ты не позволил, постукивая в дверь с обратной стороны, и я не удержалась. все уже давно остыло. мы мало ели и много пили, не пьянея, но тем хуже, потому что некрепкий алкоголь давал в голову резко и внезапно. я предупреждаю скорее тебя, чем себя; отказываю скорее себе, чем тебе, уходя от телесного контакта, пока телевизор бликует фоном, а за окном слышно, как шумные студенты все не могут распрощаться после хорошо проведенного дня. я пытаюсь держаться за здравый смысл, а ты не давишь, не торопишь, не пытаешься выяснить, о чем я думаю, и я сама себе же противоречу, потому что - стоит только случайно взглядом зацепить твои влажные асимметричные губы, твои сведенные к широкой переносице брови, полуприкрытые темные глаза - и все предохранители срывает теперь уже у меня самой и я сама тянусь; цепляюсь за воротник мягкой домашней футболки, натягивая до скрипа и хруста пахнущую стиральным порошком ткань. я все еще помню о том, что возможно, буду жалеть; о том, что мы, скорее всего, не сможем посмотреть друг другу в глаза на следующий день и тебе придется съехать, оставив меня в одиночестве в этой квартире в одном из лучших районов сеула, но мне все равно, пока ты улыбаешься, пока придерживаешь за талию, пока касаешься трепетно и крепко, как будто не в первый раз, как будто для нас это не ново. шумно дыша, чувствуя избыток слюны, собирающейся в уголке рта, ощущая то, насколько горячий и упругий твой язык, я хочу застыть в этом моменте навсегда; выпуская из пальцев футболку, чтобы накрыть бешено бьющуюся жилку на шее ладонью, чтобы ногтями царапнуть линию роста волос, а потом повторить, когда ты вздрогнешь и что-то нечленораздельно промычишь, накрывая весом своего тела и прижимая к спинке вновь. - поцелуй меня, сукчоль. поцелуй так, будто я тебе нравлюсь, - шепот, судорожный, хриплый, с трудом проговариваемый прямиком тебе в губы, пока мои ладони все еще на твоем лице и на твоей шее, пока глазами цепляюсь за твои полуприкрытые, потому что не могут так больше. у меня никогда ни к кому такого не было, это страшно, и мне кажется, что если в один момент все оборвется, закончится, я тоже оборвусь и закончусь. мне нельзя, не стоит столько всего чувствовать к кому-то, ты - моя первая настоящая любовь, не первая влюбленность и симпатия даже, не первый парень, не первый поцелуй, не первое дыхание одно на двоих, но первое сильное чувство. все во мне расцветает, когда ты рядом, и все болит, когда тебя нет, и началось это, когда появился хичоль, а ты ничего не сделал. но ты и не должен был, я понимала это еще в школе; возможно, однажды я пожалею о нашей встрече, но скорее пожалею, если не попрошу тебя дать нам шанс. я почти всю жизнь была одна, сама для себя, и мне было тошно и тоскливо на душе только тогда, когда из моей жизни ушел ты, чтобы последовать за своей мечтой. я не полюблю никого и никогда так, как тебя, и уверена: меня никто тоже так сильно не полюбит, но от мысли, что тебя со мной не будет, и я снова останусь одна - эгоистично, но мне плевать - мне ужасно страшно. я хочу нравиться тебе. по-настоящему. ты даже не представляешь, насколько сильно я этого хочу. мне нравится в тебе почти все: твое трудолюбие и преданность, твоя честность, твоя ребяческая сторона, твои вспышки серьезности, твоя армейская привычка складывать все вещи по ровным аккуратным стопкам и сортировать их по цветам, то, что у тебя получается все, за что бы ты ни брался. нравится, что ты никогда не скрываешь своего мнения и всегда говоришь то, что думаешь; нравится, что можешь выслушать меня, и даже если не ответишь и не дашь совет - уже станет легче. мне нравится, что мы можем говорить на любые темы, не стесняясь друг друга. и твое обаяние, твоя улыбка, взгляд, безумно сексуальные руки, до которых я могу дотронуться и с которыми хочу делать всякое - тоже. все это заставляет меня выгорать от желания быть еще ближе, и это бесит до невозможности, потому что я не знаю, не понимаю, взаимно ли это. поэтому, нам стоит решить все прямо сейчас. прости, если делаю тебе неприятно, больно или плохо, прости, что подвожу, но но нам обоим будет лучше, если эта недосказанность закончится. правда ведь?