[indent] - воспоминания не исчезают и не превращаются в забвение. если ты чего-то не помнишь, - мередит вырисовывает что-то в своем пузатом ежедневнике простым карандашом, и его грифель тихо скрипит, стираясь о разлинованный лист плотной шелковой бумаги. слушать ее нет никакого настроения: мне не нравятся эти сеансы, не нравятся ее попытки залезть поглубже в голову, не нравится липкая и вязкая улыбка на губах, густо закрашенных матовой кофейной помадой. у нее цепкий хищный взгляд, светлые волосы в идеальной укладке, сделанный, определенно нос, драгоценные камни в ушах и на шее; каждый вечер (я знаю это, потому что всегда являюсь последним клиентом в любую из наших встреч) ее забирает молодой мужчина на дорогом автомобиле с тонированными задними окнами. она позволяет поцеловать себя в румяные щеки и улыбается ему не так, как мне, своей секретарше или любому из других клиентов, ведь его, в отличие от нас, она всегда рада видеть. тот вечер не стал исключением: я поглядывала на наручные часы, отсчитываю минуты до окончания сеанса, а она видела это и только поджимала губы и хмурила густые брови, будто ей действительно было обидно из-за моей тотальной незаинтересованности. в ее кабинете нельзя было находиться с обуви, и я разглядывала свои разноцветные носки, цветы на ее подоконниках, ворсинки светло-серого ковра, щели между полотнами постеленного ламината, абстрактные картины на стене позади ее стола - и старалась избегать ее внимания любыми возможными способами. один раз я даже хотела зайти с беспроводными наушниками и включить что-нибудь успокаивающее, чтобы слушать музыку, а не поставленный, все равно приятный голос, однако совесть не позволила проявить такое неуважение и я сдалась. единственная разумная мысль, как по мне, зазвучала из ее уст именно тогда, когда она перестала вдруг придерживаться плана наших бесед и взглянула на ситуацию под другим углом. - то это обязательно помнит кто-нибудь другой. хранит осколок в своей голове, раз в твоей ему не хватило места, - это звучит фантасмагорично и немного глупо, но она не смеется и кажется предельно серьезной. наверное, именно поэтому я заставляю себя прислушаться и даже поддаюсь немножко вперед, двигаясь ближе к краю удобной софы. - иногда забвение - это облегчение. единственная возможность избавиться от боли, поэтому люди даже не пытаются что-то изменить. но это не всегда так. твои воспоминания приносят тебе страдания? - я неуверенно качаю головой из стороны в сторону, облизываю губы, враз пересохшие от непонятно откуда взявшегося волнения, и она продолжает, при этом прошептав одними губами 'хорошо' и самой себе, вероятно, улыбнувшись, - только прислушивайся к себе и ищи их. не позволяй кому-то решать за тебя, кейт, это ведь все еще твоя жизнь. даже если она так сильно изменилась, - теперь ее улыбка адресована мне, и я улыбаюсь в ответ - все так же неуверенно и почему-то смущенно. она встает из-за своего стола, закрывает ежедневник и откладывает его в сторону, обходит стол по кругу и приседает на его край, предварительно поправив узкую строгую юбку, чтобы не помялась и не задралась слишком сильно. ее совет мне нравится: она говорит со мной впервые не так, как должен говорить, наверное, психолог вроде нее; говорит не так, как обычно говорят мои родители, доводя до скандалов, и даже не как сандра, пытающаяся поддерживать больше их, чем меня, потому что считает, что они правы. мередит абстрагируется от всего и предлагает мне единственный правильный выбор, против которого я не хочу идти, и я встаю со своего места тоже. время нашего занятия истекло, на это указывают даже песочные часы, остановившие свое движение, и секретарь, осторожно постукивающая в полупрозрачную дверь. я могла бы просто встать и уйти, не прощаясь из-за испорченного настроения, как делала это обычно всякий раз, но сейчас что-то заставляет меня замедлиться и я, не оставляя больше сомнений, шагаю. но не к крепкой межкомнатной двери, а к мередит навстречу. она приподнимает брови в удивлении, но с готовностью делает шаг навстречу и сама, чуть наклоняясь, когда я раскидываю руки в стороны и самостоятельно тону в ответных объятиях. она делает это не проформы или галочки, она прижимает крепко к себе, стискивает настолько сильно, что ребра гудят, прижимается щекой к моей макушку и что-то ласково говорит, а меня прорывает, как плотину, ведь это именно то, в чем я нуждалась: человеческое тепло и неравнодушие. я не хочу портить ее наверняка дорогущую рубашку, но слезы скатываются именно на нее, и я шмыгаю уродливо носом, вытираю его тут же, пытаюсь вытереть глаза, но этот поток не прекращается, а она не торопится меня останавливать. не знаю, как, но мы перемещаемся обратно к софе и усаживаемся рядом, а ее секретарь заходит с подносом и ставит его между нами, размещая поудобнее чашки с успокаивающим чаем и сладости на блюдце. мередит извиняется, когда звонит ее телефон, и отходит в сторону, чтобы принять вызов, потому что это сотовый; я утыкаюсь взглядом в свою чашку, стараюсь не подслушивать, но выходит так себе, и понимаю, что это, вероятно, ее парень. или жених. или муж. а может даже молодой любовник - меня это не касается ни в коем случае, и я не собираюсь осуждать или лезть в ее личную жизнь, но то, что она просит его не ждать ее, потому что она не может пока уйти, заставляет мое сердце пропустить удар. я не хочу ее задерживать, а уж тем более задерживать его; это не правильно, но психолог, до этого казавшаяся мне зазнайкой с купленным дипломом и идиотскими сертификатами ни о чем, хочет меня послушать и помочь, и это сражает наповал. мередит возвращается на диван и берет меня за руку, чтобы поддерживать телесные контакт; я чертовски слаба перед этим. чувствую себя ребенком, не нужным по какой-то глупой причине даже собственным родителям, но нужным постороннему чужому человеку. я хочу сказать ей, что именно этого мне хватало, но жутко стыжусь этого; я не помню, когда в последний раз мы так просто могли сидеть вместе с матерью и говорить о чем-то; не помню, когда в последний раз меня обнимал крепко отец; не помню, когда сандра в ответ на мои жалобы и откровения не закатывала глаза, отмахиваясь от глупости, а позволяла расплакаться и отпустить все вместе со слезами, и я не помню, к сожалению, когда ты вел себя со мной так. все, что я получаю от тебя - это жестокие попытки оттолкнуть подальше. это выстраивание стен между нами и разведение границ, о которых ты думаешь самостоятельно и решаешь за нас двоих, будто делаешь лучше, будто становишься рыцарем в сияющих доспехах и спасаешь меня от себя, но это не так. все, чего я хотела - это любовь. все, чего о чем я мечтала - это любовь. все, на что я рассчитывала, выбравшись из больничной палаты - это любовь. но никто не смог мне ее подарить, и я отчаялась найти ее хоть в ком-то. я решила просто плыть по течению и смотреть на то, как сложится жизнь в дальнейшем. я не откровенничала больше ни с кем после того разговора с мередит. оказалось, что тот молодой человек все равно ждал ее на парковке и даже не глушил свою дорогую машину: мы вышли с ней вместе и она предложила подвезти меня до дома, любезничая, но мне хватило ума отказаться, и я ушла только тогда, когда они выехали с территории офисного здания, переговариваясь о чем-то в машине. больше я не посещала своего психолога, а она не пыталась выяснить причину моего отказа провести оставшиеся сеансы; я перестала прислушиваться к сандре и ее глупым советам, не подбирала тему для беседы с мамой и не встречала с работы отца. и даже к тебе подход я больше не искала. ты прогонял раз за разом, держась за маской холодности и безразличия, и я смирилась. решила, что так действительно будет правильно, и попыталась сохранить остатки собственного достоинства, в уме все же понимая: если ты поманишь - я тут же кинусь навстречу. однако, все же предложила расстаться. ты не спорил, не отговаривал, не предлагал подумать и вымаливал возможности все исправить. ты отпустил мои руки, которые старательно держал в замке из своих ладоней, выпрямился, кивнул то ли в согласии, то ли на прощанье. словно и не было этой единственной попытки примириться и забрать домой - к тебе, не к нам - на вечер. неделю. месяц. может, всю жизнь. и ты ушел. сначала с тех посиделок в чужой квартире, потом - из моей жизни практически насовсем. и мне бы расслабиться, выдохнуть полной грудью, сделать шаг вперед, в новую главу своей жизни без людей, которым там не место, но я не могла. слова мередит все еще сидели в моей голове и стучали время от времени набатом, заставляя думать о том, что потерянные мной осколки просто так не вернуться. потерянные осколки там, где я сама должна их найти.

[indent] эта встреча не должна была затянуться надолго, но вот мы здесь - ты стоишь напротив и просишь не уходишь, выглядишь так себе, и я знаю, что я тоже - не лучше. мне бы собрать все, что осталось здесь от меня, и уйти, сдержав данное самой себе обещание не попадаться больше тебе на глаза и не держаться за то, в чем нуждаюсь так слепо и глупо, так безрадостно и тоскливо, но я тупо киваю, неуверенно, все еще сомневаясь, и прохожу вглубь знакомой квартиры, как только тяжелые ботинки аккуратно остаются около порога, на коврике. я не сомневаюсь в том, что нам не удастся нормально поговорить. я уверена в том, что уйду отсюда - вновь разбитая, с ворохом неразобранных эмоций, страхов и невысказанных слов. я разглядываю все так, словно оказалась здесь впервые, но кое-что все-таки кажется мне знакомым. поэтому я не вчитываюсь внимательно в корешки стоящих ровным рядком книг, но пристально разглядываю пустую фоторамку. не столько ради попытки вспомнить, сколько из любопытства. не успеваю задать вопрос, потому что ты говоришь. твой голос хриплый, и я бы подумала, что прокуренный, но в квартире не пахнет табаком и дымом, воздух просто спертый, будто ты давно не проветривал комнаты, но это не в твоем духе. по крайней мере, я такого в тебе не помню, и мне кажется это немного странным. ты не пытаешься урезать между нами расстояние, и я тоже этого не делаю. ты не пугаешь меня, не напрягаешь, но заставляешь смущаться. даже в моем положении это трудно, понимаешь? мы оба знаем, что раньше не были друг другу чужими людьми. мы оба знаем, что я не отказывалась от тебя никогда, даже после злополучной аварии, мы оба знаем - что я привязана к тебе гораздо сильнее, чем может показаться на первый взгляд, ведь даже не зная тебя, но видя в больнице, я липла непроизвольно и говорила обо всем подряд, пусть ты и вел себя как незнакомец. поэтому сейчас нам бы выпить по чашке чая, поговорить в полутьме небольшой, но уютной кухни, держаться за руки и делиться чем-то сакральным, интимным, общим, напоминая друг другу, почему мы вообще были вместе и сожалея о том, что это больше не так, но ты сторонишься меня, боясь вспугнуть, а я не даю ни единой возможности расслабиться никому из нас своей зажатостью, своей усталостью и потерянностью. а еще - мысли о том, что у тебя, возможно, кто-то есть, не покидают. я правда готова была поверить, что ты кого-то нашел и с кем-то сошелся и я, если честно, даже не злилась? расстроилась - да. мне казалось, что ни один из нас не сможет так быстро оклематься; ревновала? нет, потому что понимала, что ты имеешь право жить так, как тебе вздумается, тем более что никто из нас никому ничего не должен. но ты говоришь - говоришь о том, что кроме твоего брата и меня - когда-то - здесь никого не было, и я испытываю небывалое и необоснованное, ничем не подкрепленное облегчение. это еще не гарантия; это еще ничего не объясняет, и вопрос так и вертится на языке, я хочу его задать, но не хочу лезть не в свое дело, и продолжаю молчать, а ты продолжаешь все комментировать. ты говоришь об этой самой фоторамке, о наших планах, которым не удалось стать реальностью, и я горько усмехаюсь: мне правда жаль, что у нас не получилось. а потом ты упоминаешь сандру, и почему-то это так раздражает. это раздражает. и родители, и друзья, и сандра, и ты — ты, в особенности, ведете себя так, будто я умерла. или будто я прикована к больничной койке.  или будто у меня совсем нет мозгов и я не соображаю абсолютно, никогда и ни в чем не разбираюсь, какой-то трехлетний несмышленыш. даже сейчас, ты смотришь так страдальчески, так драматично, так разбито, что что-то внутри меня противно скрежещет, скулит и ноет в ответ: мне хочется, чтобы ты не смотрел на меня вовсе, если тебе нечего предложить в качестве альтернативы. я пытаюсь жить дальше; не пытаюсь вернуться в прошлое, которое мне как будто и не принадлежит, но все вокруг останавливает, все вокруг мешает и тянет назад. я знаю, что эти всплывающие лентой кинофильма воспоминания не сделают легче никому, не заполнят брошь в душе и голове, и поэтому я просто принимаю их. пропускаю через себя и не зацикливаться больше. я стараюсь идти дальше; уверенно, неторопливо, самостоятельно. пытаюсь найти себя в этом мире, свое место, цель, к которой бы следовала и которую смогла бы добиться, но пока получается мало, потому что буквально каждый считает своим долгом меня от чего-то спрятать; уберечь. даже сейчас — ты ходишь по пятам безмолвной тенью, боишься коснуться, вспугнуть, держишься отрешенно. и я в этом не нуждаюсь. если вдруг ты думаешь, что так будет лучше — ты ошибаешься. если ты собираешься и дальше быть недотрогой — наверное, я приняла правильное решение оставить все в прошлом, ведь таким нам — уничтоженным грузом ответственности и вины — там самое время. - почему? - голос дрожит. но не из-за слабости, не из-за желания, как обычно, расплакаться, а от злости, вспыхнувшей и ярко загоревшейся, - если тебе было так важно, почему ты писал сандре? почему ты не писал мне, лео? почему не спрашивал у меня? неужели ты думаешь, что она будет честнее, чем я? - я опускаю обе ладони на лицо, прячу его от тебя, чтобы в следующий же миг провести с силой ото лба к макушке, от макушки к затылку и сжать заднюю поверхность шеи, откидывая голову назад. если тебе действительно все это важно, почему ты не нашел меня? почему заставлял страдать от недосказанности и тогда? ты ведь знал наверняка, что сандра ничего мне не расскажет. она невзлюбила тебя раньше и презирает сейчас, она не хочет, чтобы между нами было хоть что-то и сделает все, чтобы я держалась от тебя как можно дальше. она осуждает и не позволяет оправдывать, и поэтому она - лучшая подружка моей матери в последние месяцы. я не смотрю на тебя, потому что больше не могу. потому что ты давишь на больное, но это так не вовремя; я свыклась с мыслью, что тебе больше не нужда, и твои слова говорят об обратном, противоречат моим предубеждениям и это ломает всякую логику. я качаю головой отрешено, запутано, я хочу разобраться во всем, но ты не облегчаешь ситуацию. но продолжаешь говорить дальше, говорить невпопад, и набираешься наконец той уверенности, в которой я нуждалась и которую я так отчаянно ждала. ты осторожен, робок, ласков - и это подкупает. все в моем теле дрожит, все в моем теле нуждается в тебе, ревет в тоске, немой и тяжкой, и я смотрю во все глаза на тебя лишь тогда, когда ты приближаешься, крадешься навстречу, гипнотизируя мягким взглядом и тихим низким голосом. я жду - не знаю чего, но жду. быть может, очередной ошибки, которую мы оба совершим, быть может - единственного верного шага, который сделаем вместе. я знаю только, что позволю тебе сейчас абсолютно все. как и всегда. знаю только, что ничего не изменится - у меня к тебе всегда одно и то же.

[indent] твои неуверенные робкие прикосновения - удар тока. я прикрываю глаза лишь на мгновенье, стоит только теплым шершавым ладоням (ты никогда не ухаживал за кожей рук и смеялся, когда я предлагала тебе сходить со мной на маникюр: придумывал отмазки всякий раз и говорил, что это не для тебя, но все равно каждый раз подставлял запястья всякий раз, когда я тянулась к тюбику со слишком жирным кремом и застывал, замирал, пока я размазывала его - крем - между пальцами, по костяшкам, вдоль продолговатых линий на ладонях и улыбался, стоило только мне взяться за твои руки, чтобы намазать и их тоже - почему-то это воспоминание появляется прямо сейчас, неосознанно я окунаюсь в наше совместное прошлое, и если раньше меня такое пугало, то сейчас картинки просто сменяют друг друга и укладываются стопочкой где-то в глубинах подсознания) накрыть щеки, а потом открываю их сразу же, потому что ты начинаешь говорить. ты звучишь тихо, едва заметно улыбаешься и прижимаешься лбом к моему лбу, и это так по животному. ты как большая лохматая собака, пропавшая однажды, вырвавшаяся из дома, вскочившая с теплой прогретой лежанки и погнавшаяся по всему двору за мнимой целью, маленькой дикой зверушкой, и это погоня настолько увлекла, что увела далеко от дома. и вот теперь, спустя время, тревоги, ожидания и страдания, человек и его пес встретились, чтобы никогда больше не расставаться. сравнение глупое, но оно сразу приходит на ум; наверное, поэтому я не отталкиваю тебя. ты, точно так же, как пес, ненавязчиво ласков и послушен, искренен в своих словах и до трогательного мягкий. я не отодвигаюсь и смотрю на тебя теперь уже исподлобья, а руки, висевшие до этого безвольно вдоль тела, сжимаются в кулаки. ремешок сумочки соскальзывает с плечика вниз, но я не обращаю на нее никакого внимания; я вся сейчас в тебе - в твоем шепоте, дыхании, существовании; я невольно поднимаю руки - сразу обе - чтобы одной коснуться твоего напряженного предплечья, не спрятанного задравшимся рукавом домашней футболки, а пальцами второй зарыться в отросшие черные волосы. они забавно вьются за ушами и на затылке; я сжимаю аккуратно пряди, прочесываю вдоль линии роста короткими ноготками в попытке помочь тебе расслабиться, а сама продолжаю смотреть и не могу насмотреться. взгляд невольно спускается ниже - не обходит стороной бледный рубец, пересекающий одну сторону лица от брови и практически до челюсти, маленький круглый нос, тонкие, но выразительные губы - и вот от них оторваться тяжелее всего. я не знаю, говоришь ты что-то еще или замолкаешь, потому что сил обратиться во внимание не остается. все, чего хочется - поцеловать. прижаться плотно, крепко, как будто это самая главная потребность в моей жизни, и знаешь - именно это ведь и происходит. я не сдерживаюсь, не могу стоять спокойно, когда ты так близко и когда ты не грубишь, не пытаешься сделать больно, не отталкиваешь, а только жмешься плотнее, словно хочешь стоять со мной единым целым в буквальном смысле этого слова, и я сдаюсь на волю собственным эмоциям, желаниям и инстинктам. я закрываю глаза и слишком резко поддаюсь вперед, чтобы не было времени на передумать, чтобы не испугаться, чтобы не засомневаться, и от этого так хорошо; потому что ты не отталкиваешь, как в прошлый раз. не стоишь столбом, не зная, куда деть себя и свои руки - твоя хватка становится крепче и увереннее, ты сжимаешь сильнее и наклоняешь голову в бок, чтобы было удобнее, и теперь соприкасаются не только наши лбы, теперь - грудью к груди, и я будто даже чувствую твое заполошное сердцебиение, но на самом деле, это мое собственное сердце стремится вот-вот выпрыгнуть из груди. тебе требуется несколько мгновений, чтобы оживиться, встрепенуться, включиться и ответить; чтобы промычать что-то невразумительное, чтобы опустить одну ладонь на мою поясницу, подтянуть еще ближе, зацепиться пальцами за шлейку на поясе джинсов, не отпуская; чтобы раздвинуть губы языком напористо, отчаянно и жадно, чтобы прикусить губу практически до крови, голодно и торопливо, будто у нас нет времени всего мира. я не противлюсь, я пытаюсь за тобой поспеть и ловлю от этого удовольствие, кислорода не хватает и я чувствую себя опьяненной, дорвавшейся, наконец, и практически верю в то, что не было этого месяца разлуки, что мы не расходились, что ты не оставлял меня, потому что я этого просила, хоть и не хотела на самом деле; практически верю в то, что между нами вообще ничего не изменилось, и ты позволяешь щедро мне это делать. целоваться стоя неудобно, то тебя, то меня изрядно пошатывает, и делаю шаг вперед, неуверенный и маленький, и ты, лучше знающий свою квартиру, понимаешь, кажется, чего я хочу. ты шагаешь спиной вперед, утягиваешь меня за собой, разрывая поцелуй только для того, чтобы сделать глоток свежего воздуха, чтобы уткнуться губами в щеку, чтобы смазано клюнуть под линией челюсти, чтобы, оттянув воротник свитера, прижаться влажными распухшими губами к шее - и я позволяю тебе, прижимаю твою голову, давлю на затылок, сжимая волосы и путаясь в прядях, и когда ты рушишься на диван всем телом - а это происходит именно так - мы все равно не разъединяемся. ты усаживаешься грузно и неуклюже, заваливаешься практически, едва не потеряв равновесие, и я уверенно усаживаюсь сверху, на твои бедра, сжимаю их своими коленками, и теперь возвышаюсь над тобой. твои ладони все еще на моей спине, они лезут под свитер, и я отрываюсь от тебя, только чтобы стащить его через голову и остаться в простой черной футболке, заправленной в штаны. ты смотришь на меня так, что дыхание перехватывает, а воздух застревает комком где-то в горле; его - горло - сдавливает, скручивает спазмом, и я пытаюсь отдышаться, привыкая к восхищению в твоем безумном пьяном взгляде. темные глаза лихорадочно блестят, волосы растрепаны, грудь рвано подымается и опускается, губы влажные - ты выглядишь как воплощение хаоса и, я уверена, не выгляжу лучше. сейчас, когда первый запал поутих и спал, становится немного неловко и немного не по себе от того, насколько далеко мы зашли, насколько соскучились и изголодались друг по другу. твои ладони оглаживают спину, пытаясь успокоить, но я не собираюсь слезать, пятиться, уходить или извиняться за этот вольный порыв - я хочу еще. и я не отказываю себе в этом. теперь уже сама сжимаю твои щеки, оглаживаю ласково жесткий рубец пальцами, не пугаясь его, не брезгуя, не пытаясь игнорировать - и целую, невинно и тепло, потому что для меня он ничего не значит. он не напоминает мне о том, что наша история едва не стала трагическим концом; он не напоминает мне о том, в какой кошмар превратились наши отношения; он не напоминает мне о том, каким жестоким и холодным ты мог быть по отношению ко мне; он не напоминает мне о том, как ты старательно пытался отдалиться от меня, за нас обоих решив, что так будет лучше. этот шрам для меня - всего лишь часть тебя. теперь уже неотъемлемая, и ты подумаешь, что я чокнутая, если я скажу тебе, что с ним ты выглядишь еще мужественнее, еще горячее, еще, черт возьми, сексуальнее; неугасаемое желание ворочается нетерпеливо в моем животе и уже сейчас я знаю - если ты не прогонишь меня самостоятельно, если не остановишь, если не попросишь притормозить, этой ночью я не останусь одна; этой ночью я не смогу уснуть и не позволю тебе, потому что, лео, это жалко и низко - но я хочу тебя. потому что я скучала не только по твоей улыбке, не только по нашим разговорам, не только по возможности держаться за руку, но и по ощущению принадлежности лишь тебе одному. ты был моим первым парнем и стал моим первым мужчиной; у меня не было возможности сравнить тебя с кем-то ни в одном аспекте: я не принимала особо чужие ухаживания; я не ходила на свидания с другими; я не целовалась у подъездной дорожкой с кем-то, кто не ты, и мне даже не было интересно узнать, каково это в постели - и не с тобой. я привязалась к тебе однажды и прикипела душой и телом настолько, что искать чего-то нового не хотела от слова совсем, и ты даже мысли не допускал, что такое может быть возможным. ты ревновал, и я ревновала тоже; справедливости ради - у меня было гораздо больше поводов, ведь это ты, а не я, позволил себе посмотреть на другую; это ты, а не я на какой-то вечеринки закрылся с кем-то в спальне; это ты, а не я искал наслаждение в чужом теле; это ты, а не я, повелся на чужое лицо и чужую фигуру - и я не злюсь. я не злилась тогда и не злюсь в настоящем, потому что я не сомневаюсь в тебе. даже сейчас. я целую вновь - и вновь - и вновь - перехожу от шрама к щеке, к кончику носа, щекоча кожу распущенными обрезанными волосами, потом вновь - к губам; чтобы сначала верхнюю, а потом нижнюю, не позволяя тебе углубить и перенять инициативу; следом - подбородок, шея, острый кадык - я веду вдоль него языком, влажно, широко, не удержавшись, и отодвигаюсь вновь, отчаянно краснея. я знаю, чувствую, что ты тоже возбужден, но нам все еще нужно поговорить, и я стараюсь не обращать внимание на то, что и сама на взводе. заправляю черную прядку за ухо, оглаживаю высокий лоб, густую бровь, прежде чем отодвинуть ладонь и упереться ею в спинку дивана позади тебя. ты смотришь и молчишь, выжидающе, ведь я все еще не ответила на твои слова. хотя, казалось бы, действия сейчас должна быть куда красноречивее, правда? я облизываю губы, вмиг ставшие сухими, сглатываю скопившуюся во рту слюну и отвожу взгляд в сторону, чтобы сосредоточиться и сфокусироваться. твоя ладонь на моей спине, поглаживающая между лопатками, не облегчает ситуацию и не делает положение вещей легче. - разве тебе не очевидно? - я говорю тихо: за окном не слышно привычного городского шума. машины не ездят в это время так активно в спальном районе, толпы подростков предпочитают прогулки в других местах, откуда-то недалеко доносится только заливистый лай, но и он не помешает тебе расслышать все то, что я собираюсь сейчас сказать. ты такой глупый, лео. такой глупый и мнительный, ты так нуждаешься в том, чтобы я повторяла тебе из раза в раз одно и тоже, но все равно не позволяешь себе в это поверить.

[indent] я запускаю пальцы в собственные волосы, прячу за уши, чтобы не мешались, пытаюсь нащупать на запястье привычную резинку, чтобы собрать тугой хвост, но не обнаруживаю ее и оставляю эту затею. ты ждешь терпеливо, не подгоняешь, и мне нравится эта иллюзия спокойствия. я уверена, что тебе, на самом деле, дается это выжидание также нелегко, как и мне. поэтому я не собираюсь терзать ни тебя, ни себя, и тяну время только для того, чтобы сформулировать свои предложения правильно. - я бы не пыталась сделать хоть что-то, если бы злилась на тебя, обижалась или обвиняла в чем-то, лео. мне не за что прощать и я не думаю, что ты нуждаешься во втором шансе, потому что, - потому что ты сам все это выдумал. вбил в свою хорошенькую голову, что проблемный; что причиняешь хлопоты, что заставляешь страдать, что сбиваешь меня с пути истинного, и все мое окружение не пыталось тебя от этого остановить, а, напротив, только подталкивало. сандра как-то показывала мне наши совместные фотки, сделанные на ее телефон умышленно или случайно, когда ей хотелось запечатлеть какой-нибудь момент; половина кадров, как оказалось, хранилась в нашей с ней переписки. из-за того, что мой телефон в аварии был разбит и не подлежал восстановлению, я не могла перекинуть все на новый, но сандра любезно поделилась всеми и, разглядывая снимки, я задавалась одним и тем же вопросом - если мы действительно выглядели со стороны именно так, как хоть кто-то могу думать, что мы друг другу не пара? что ты меня не стоишь или что я не подхожу тебе? потому что там - на этих сохраненных цифровых отпечатках общей памяти - мы были счастливы. там ты утирал с уголка моего рта остатки размазанного соуса с твоего же хот-дога; там я цепляла на твои волосы свои разноцветные заколки, потому что, видимо, мне это казалось смешным и забавным; там ты прижимал меня к себе, скрестив ладони на моем животе и опустив подборок на мое плечо; там я, перекинув руки, сцепленные в замок, через твою шею, о чем-то тебе рассказывала, улыбаясь; там мы, сидя спиной к объективу, жарили зефир над костром, и на мне пледа было намного больше, чем на тебе; там ты срывал с чужой клумбы цветы, потому что я просила не тратиться на букеты (я помню это очень отчетливо, почему-то), а ты знал, что я до безумного люблю кустовые хризантемы. я храню эти фотографии и сейчас, по сей день они в отдельной папке, пусть у меня уже новый телефон, пусть в нем нет твоего номера, пусть ничего больше в нем не напоминает о прошлом и с этим прошлым не связывает. я порывалась удалить каждый, когда мы поставили точку. думала, что так будет легче, но не смогла. не осмелилась удалить их хотя бы временно; и это уже о много говорит, не так ли? - потому что я люблю тебя. не 'снова' или 'все еще'. я не переставала любить тебя, несмотря ни на что, и все то, что ты можешь сейчас сказать - об аварии, об угрозах и рисках - на этом зациклился только ты, - а еще мои родители, сходящие с ума по сей день и, если честно, раздражающие этим до жути. я готова съехать от них в любой момент, но моих сбережений не хватит на съем полноценного самостоятельно жилья, а просить кого-то из друзей или напрягать своим присутствием хотя бы ту же сандру мне не хочется; поэтому я веду себя с ними, как подросток, попавший под домашний арест: только не прихожу под утро, свалив ночью, а возвращаюсь к ночи, чтобы уйти с рассветом и даже не завтракать в присутствии матери или отца. они ничего не хотят о тебе слышать и, я уверена, с удовольствием бы вывезли меня в какой-нибудь другой город или даже другой штат, чтобы мы никогда не пересеклись вновь. сандра говорила, что они готовы были подавать на тебя заявление за причинение вреда и вождение в нетрезвом виде, но твой брат, кажется, джин - я знала его не так хорошо, а потому не так хорошо помнила - был полицейским и смог разрулить конфликт еще в зародыще. я бы хотела увидеться с ним, чтобы поблагодарить за это; пускай и - это прозвучит глупо - тюремная решетка не отгородила бы тебя от меня. я возвращаю взгляд туда, где ему стоит быть: смотрю в упор на тебя вновь, стараюсь не смущаться под пытливостью ответного и радуюсь, что в комнате горит приглушенный свет и ты не видишь, насколько на самом деле покраснело мое лицо и какими уродливыми красными пятнами покрылась шея. я со смущением и откровенной неловкостью ерзаю на твоих бедрах, потираю шею ладонью и продолжаю, уже не так уверенно, как прежде, говорить: - пока ты сам не простишь себя, у нас ничего не выйдет. пока ты не отпустишь это все и не оставишь в прошлом, у нас не получится, лео, - потому что даже при всем своем желании я не смогу залезть в твою голову и выкорчевать дурные мысли. при всем своем желании я не смогу заставить тебя думать как-то иначе; но я обещаю тебе - я буду рядом всегда, я буду рядом даже если ты попросишь убраться, если не захочешь меня видеть. я буду с тобой до тех пор, пока моя помощь будет важна и нужна, а там дальше будет видно; возможно, когда мы вместе разберемся с этим дерьмом и этими проблемами, берущимися только из головы, мы осознаем, что все наше окружение право и нам стоит разбежаться; тогда мы сделаем это и придем к этому решению вместе, но пока - пока сомневается хотя бы один, мы должны бороться и идти дальше вместе. а сейчас я просто не хочу давить на тебя и принуждать к какому-то скоропостижному решению, к какому-то действию, которое в последствие может оказаться глупой ошибкой и несуразным недоразумением. я позволяю себе расслабиться и расслабить напряженную спину, позволяю себе чуть-чуть сползти ниже, чтобы наши лица оказались на одном уровне, позволяю себе опустить обе ладони на твою грудь, теперь уже ровно вздымающуюся, чтобы сжать между пальцами тонкий хлопок и наклониться ближе, наслаждаясь тем, что дистанции между нами - абсолютный мизер.